Котенок забрался на плечо Три Саргасс. Он был очень прытким. И сумел ухватиться за нее гораздо надежнее, чем все другие котята, которых она помнила. В последний раз она находилась рядом с кошкой в гостиной одного патрицианского поэтического салона в Городе. Тот котик был пушистый, светлый, и его совершенно не интересовало сидение на ее плече. У этого были очень длинные фаланги, напоминавшие четыре человеческих пальца, и некое подобие большого пальца в приближении к оппозиции касательно остальных.
– Они в воздуховодах, – повторила она, потрясенная и одновременно довольная.
– Они похожи на меня, они повсюду, – сказал Двадцать Цикада и вздохнул, чтобы не рассмеяться. – Их не должно быть здесь. Они не эндемичны гидропонной экосистеме, а продукты их жизнедеятельности содержат слишком много аммиака. Этого можете взять себе.
– И что я буду с ним делать? – спросила Три Саргасс. – Мне нужно представить доклад яотлеку Девять Гибискус – я не могу прийти к ней с котенком.
– Он пробудет с вами недолго. Вынесите его отсюда и оставьте на какой-нибудь другой палубе, только не на этой. И не беспокойтесь о Девять Гибискус, я передам ей ваше послание.
– Точно передадите? – спросила Три Саргасс, понимая, что ее вопрос почти равносилен другому: «Могу ли я доверять вам теперь, когда вы продемонстрировали, что не считаете этих врагов достойными переговоров?»
– Это задание Девять Гибискус, – сказал адъютант яотлека, словно один этот факт делал вселенную абсолютно простой. – Поэтому я доставлю ей ваше сообщение. Я всегда знаю, где она находится.
Он мог бы пойти к Девятнадцать Тесло сразу после того, как покинул министра войны. Не было никаких причин не пойти, это не вызвало бы подозрений: Восемь Антидот жил во Дворце-Земля, в том же, что и император, и часто ходил к ней. У него была информация – не то чтобы важнейшая, требующая немедленных действий, вроде той, о которой говорят в голодрамах, но полезная, интересная Ее Великолепию. Он мог прийти к ней прямо сейчас.
Но что-то подсказывало ему, что делать этого не стоит. Так оно больше походило на ябедничество, а не работу разведчика. Он словно исполнял бы тогда роль чьих-то ушей, перестал принадлежать сам себе, не принимал бы собственных решений. Он, конечно, расскажет ей после о Махит Дзмаре и капитане Флота Шестнадцать Мунрайз. А также, скорее всего, об озабоченности Одиннадцать Лавра тем, что Ее Великолепие не доверяет военному министру. Он даже расскажет ей все это сегодня, но сначала… Сначала он хотел сам разобраться, что же такого узнал сегодня.
Поэтому Восемь Антидот зашел в холл министерства информации, сообщил о себе, назвав все свои титулы, и попросил любезную асекрету – практикантку, которая сидела за информационным столом, найти ему кого-нибудь, кто может уделить ему полчаса и объяснить будущему императору всего Тейкскалаана, как происходит быстрая коммуникация через гиперврата.
– Это для моего образования, – с бьющей через край веселостью сказал Восемь Антидот, и практикантка фактически погасила заговорщицкий смешок, прикрыв рот рукой. «Да, – подумал он. – Ты помогаешь наследнику империи сделать домашнюю работу. Так и продолжай считать».
Ждать ему пришлось совсем недолго, и он развлекался тем, что разглядывал, как подает себя министерство информации. Очень непохоже на Шесть раскинутых ладоней: ясно и четко, невозмутимые стены белого мрамора в сочетании с вездесущими акцентами кораллового оттенка, как если бы рукава асекрет перешли в архитектуру. Коралловые вставки в полу, выполненном в стиле халцедоновой мозаики, громадная хризантема в обрамлении более мелких лотосов. «Вечность», – вспомнил Восемь Антидот из какого-то давнего-давнего урока, когда он был очень маленьким, чуть ли не младенцем. Первым делом все изучали цветы. «Хризантемы есть вечность, лотосы – память и возрождение, поэтому знак министерства информации содержит и то и другое. Им нравится думать, что они знают все, всегда знали и всегда будут знать. По крайней мере, так говорит Одиннадцать Лавр».
Он еще не знал, что скажет сам. Пока не знал.
Поговорить с ним вышел толстый широкоплечий человек с открытым лицом – такие лица кажутся дружескими, даже когда никаких дружеских чувств их владельцы к тебе не питают. Хорошее лицо для сотрудника министерства информации.
– Ваше сиятельство, – сказал он, – насколько я понял, вы хотите поговорить о межзвездных коммуникациях?
Восемь Антидот принял вид своего предка-императора, собрал рот и глаза в то самое знающее, заинтересованное, невозмутимое выражение, от которого Девятнадцать Тесло отшатывалась в удивленном узнавании. Ему это удавалось все лучше, оно действовало даже на тех, кто едва знал предка. Это было взрослое выражение, и люди начинали нервничать на полезный для него манер, когда он проделывал это со своим детским лицом.