Впрочем, тут она не чувствовала себя в безопасности, но привычки памяти создавали самые разнообразные лжеубежища. Узкие, ограниченные пространства для сна, подвешенные в сложной металлической раковине, называвшейся станцией – или на корабле, пусть и тейкскалаанском, – устраивали ее. Они создавали правильное ощущение. Она подняла руку, дотронулась до потолка пальцами, почувствовала, что немота в них так и не прошла, только переходила в пульсирующее покалывание при касании поверхности потолка.
Нейропатия. Теперь это стало чаще случаться – или все чаще ее удивляло. Как это могло проскользнуть в нее, даже когда она и не пыталась работать со своим имаго, с любой из версий?.. Ей придется научиться жить с этим, да. Привыкнуть к тому, что это постоянная часть нее.
Ощущение тоски из какой-то дальней-дальней дали, даже не мысль, а эмоциональное эхо. Как она одновременно хотела и не хотела плакать, и при этом чувствовала, что Искандр хотел бы для них иной жизни, где всего этого не происходило бы…
<Ты проецируешь, Махит. А еще купаешься в страданиях>.
«Уже поздняя ночь, а я на тейкскалаанском военном корабле, и я так сильно поссорилась с другом, что она не придет в каюту, где нахожусь я. К тому же я дважды ссыльная – раз из дома, раз из Тейкскалаана. И руки у меня болят. У меня есть все основания купаться в страданиях».
<Ты не ссыльная>, – сказал Искандр, и в его словах слышалась холодная окончательность, от которой Махит захотелось сдавить его, как она давила на синяки.
«Как это мы не ссыльные?»
<Ты своим обещанием Тарацу купила нам Лсел. А если помиришься с другом, то и Тейкскалаан будет твой – любое место в Тейкскалаане>.
«Любое место в мире», – на языке, на котором они так привычно говорили внутри своей головы, не на их родном языке, а на языке империи. Махит как будто не могла найти способ прекратить это. Общение на этом языке, по мнению их обоих, было лучшим.
«Я ничего нам не купила. Я стала шпионом, вот и все. Теперь моими глазами смотрит Дарц Тарац. Никаких обещаний вознаграждения. Если я скажу ему о конфликте между яотлеком и капитаном Флота Шестнадцать Мунрайз, то он потребует от меня чего-нибудь похуже, чем шпионаж. Если натравить их одну на другую, то этот Флот будет парализован, Девятнадцать Тесло придется отправить сражаться новые легионы, которые не перегрызут друг другу глотки. Сделать это будет не слишком трудно. Шестнадцать Мунрайз ищет рычаги влияния, и один из таких вероятных рычагов – это я». Об остальном она не стала говорить: о Три Саргасс с Искандром она хотела говорить ничуть не больше, чем с Шестнадцать Мунрайз. А это, вероятно, означало, что она не хочет думать о Три Саргасс с учетом того, что Искандр всегда был рядом, в голове.
<Я тебя слышу, – сказал он бесстрастным и отчужденным голосом. – Ты становишься чьими-то глазами, только когда приходишь доложить о результатах. До этого времени ты ничьи глаза и ничья диверсантка>.
«Ты так оправдывал невозвращение на Лсел? Если не смог сделать доклад, то остался хозяином самому себе? Какой же это хрупкий мир, Искандр. И ты еще говоришь, что мы ни в какой не в ссылке».
<Сам себя в изгнание не сошлешь>.
В этом он ошибался, подумала Махит, ссылка совершается в сердце и мозгах задолго до того, как тело перемещается через границы. Думая так, думая «нет», она, словно в наказание, ощутила невропатическую боль в руках, доходящую до локтевого нерва. Вот только боль чувствовал и он, они были одним лицом, и неврологический ущерб, причиненный им советником Акнел Амнардбат, не был виной кого-то из них. Даже если ее пронзала боль, когда она обнаруживала рваные края в тех местах, где между ними должно было существовать полное единение.
«Я так или иначе не знаю, как отправлять послания Тарацу из самого сердца тейкскалаанского флагманского корабля», – сказала она, и ее слова были разновидностью извинения. Предложением: может, пока забудем об этом с учетом обстоятельств, в которых мы оказались?
И ответ – теплый прилив, окативший все ее тело, ощущение, что, может быть, ей теперь удастся уснуть. Мягкая усталость, словно подарок ее собственной эндокринной системы. Она закрыла глаза. Свернулась на боку лицом к стене, обхватив себя за грудь защищающим жестом. Выдохнула.