Министр войны умела отжиматься, как никто другой. А еще делать стойки на руках, прыгать, молотить кулаками по мешку с песком, быстро бегать, не уставая. Восемь Антидот, сидя наверху, на балконе тренировочного зала Раскинутых Ладоней, уже три раза наблюдал, как она последовательно делает все это, и начинал впадать в отчаяние, поскольку неизбежно задумывался о собственной физической форме.
Когда министр, сделав очередной круг, снова начала удаляться от него по беговой дорожке ровными быстрыми шагами, Восемь Антидот, глядя на ее раскрасневшиеся щеки и шрам на ухе, раскрасневшийся еще сильнее, вздохнул и поспешил вниз, собираясь перехватить ее. Но не бегом, конечно. Он вовсе не был в плохой форме, его генетика вполне отвечала базовым спортивным требованиям, просто он вообще редко куда бегал. Но даже если бы он смог за ней угнаться, Восемь Антидот ни в коем случае не хотел говорить с ней, тяжело переводя дыхание. Это казалось ему унизительным и стеснительным, а он очень не хотел выглядеть смущенным перед Три Азимут – до такой степени, что это нежелание победило. Потому он отправился на маты, где она только что выполняла гимнастическую часть своего тренировочного цикла, и принялся полусерьезно, хотя и не без некоторого головокружительного волнения, пытаться выполнить стойку на руках.
Он мог сделать стойку, пусть и не совсем правильную. Он уперся в мат руками, оттолкнулся от пола ногами, напряг мускулы изо всех сил, чтобы сохранить равновесие. Но он никогда не делал стойку из позы на коленях с ладонями, упертыми в поверхность мата, чтобы распрямиться и развести ноги в воздухе. А то, что он хотел сделать сейчас, было гораздо труднее. Восемь Антидот не сомневался, что упускает что-то, какую-то важную инструкцию. Ему удавалось ненадолго поднять ноги в воздух, но потом он падал назад или переворачивался. В этом и была суть: конечно, он упускал из виду некое важное наставление, но у него есть Три Азимут, которая и восполнит этот пробел.
– Малыш! – раздался ее голос.
Он едва сдержался, чтобы не вздрогнуть, но продолжил падение после последней попытки и приземлился на спину с громким хлопком. Министр войны разглядывала его, не скрывая изумленной улыбки, дышала она после бега учащенно, но размеренно. Восемь Антидот не хотел показывать смущение. Он хотел, чтобы она заинтересовалась им. А разве веселое изумление не есть разновидность интереса? Ведь забавно было, что он падал? Тем не менее он все равно покраснел, и это было глупо с его стороны.
– Доброе утро, министр, – сказал он из своего распростертого положения. – Боюсь, стойки на руках у меня не очень хорошо получаются.
Она села рядом с ним, изящным движением скрестив ноги. Ее брови поднялись до половины лба.
– По правде говоря, они у вас получаются отвратительно, – сказала она. – Почему вы пытаетесь освоить стойки на руках, когда настолько юны, что вам еще рано приступать к Флотскому режиму тренировок?
– Я видел, как вы делаете стойки, – сказал Восемь Антидот и сел. Лежать было уж как-то слишком неловко – он не мог продолжать разговор лежа. – Нормальную стойку я делаю отлично, поэтому…
Она все-таки рассмеялась. Он решил, что это добрый смех. Надеялся. Было ужасно неловко, что министр войны нравилась ему, а он хотел понравиться ей.
– И вы решили попробовать – с вашими маленькими руками. Вы опасно честолюбивый ребенок, ваше сиятельство. Вы наверняка знаете это.
Восемь Антидот напустил на себя как можно более безразличное выражение и сказал:
– Мне об этом говорили. Хотя и не такими откровенными словами, как вы.
– Звезды небесные! – сказала Три Азимут. – Не знаю, как воспитывают детей во дворцах, но вам они явно навредили. Ладно. Скажите, чего вы хотите от стойки с отжимом, кроме как попытаться сделать что-то такое, что вы не умеете?
– Я хочу научиться делать то, чего не умею делать, – сказал Восемь Антидот. – Вы делаете такие стойки. Вы министр войны. Видимо, это дело полезное.
Три Азимут пробормотала что-то, давясь от смеха, – звук получился довольный и неконтролируемый. Может быть, это означало, что его усилия приносят плоды?..
– Не все, что я делаю, полезно, малыш, – сказала она. – Моя утренняя гимнастика едва ли полезна в офисе.
– А в чем полезна? – спросил он.