Декакел Ончу просыпается под вой сирен, под кошмар, который снится ей настолько часто, что приходится заставить себя принять: это реальность, инородцы прилетают через Анхамематские врата. Она двигается инстинктивно и заученно, подчиняясь голосу своей имаго-линии, что дает ей пространство для дыхания, для ухода от гипервентиляции или паники. Она советник по пилотам. Ее предки безопасно привели станцию Лсел к покою. Если потребуется, она доставит всех обитателей в новый дом, даже Акнел, черт ее возьми, Амнардбат, с которой до сих пор не знает, что делать. Разве что пытаться понять, как лишить советника полномочий и как в этом деле заручиться помощью Дарца Тараца…
Но она не хочет, чтобы возникла нужда искать новую станцию, изобретать все эти хрупкие цифры, как это делал первый пилот в ее имаго-линии, начинать мир сначала. И потому она собирает всех военных, какие есть на Лселе и на всех других подстанциях, какие есть в секторе Бардзраванд, и готовится встретить угрозу лицом к лицу.
Она на ангарной палубе, смотрит, как ее пилоты рассаживаются по своим кораблям, когда вдруг замечает высокую трупообразную фигуру, которая может быть только Дарцем Тарацом. Она его останавливает. Она просит его объясниться: неужели теперь, после всего, что он сделал, после того как обрек станцию на страдание, он тайно садится в корабль, чтобы бежать? В одиночку? Сколько еще советников собираются сегодня изменить своему долгу перед станцией Лсел? Сначала Амнардбат – и вопрос, как с ней быть, явно из тех, что будут рассматриваться после этого пожарища, если только для рассмотрения вопросов будет какое-то «после». А теперь и Тарац покидает станцию?
И Дарц Тарац говорит ей:
– Нет, я не убегаю, я собираюсь найти и привезти Махит Дзмаре, и мы с ней перенаправим эту войну.
Ончу не знает – и никогда толком не будет знать, – почему позволяет ему улететь. Может быть, она думает, что он умрет при попытке пролететь Дальние гиперврата и ничто из этого не будет иметь значения. Может быть, она думает, что он справится с тем, что, по его словам, собирается сделать, а если у него получится, то тем меньше крови придется ей убирать.
Картографический стол в кабинете Одиннадцать Лавра довольно мал; он установлен на боковом столике и длиной не уступает рабочему столу. Этот стол постоянно задействован, как фоновая музыка, тысяча решенных военных пазлов проигрываются снова и снова рядом с ним, а он тем временем делает работу, которая от него требуется. Он с удовольствием думает, что это позволяет ему не забывать свою историю. Его историю, историю его министерства, историю его империи. Он старый солдат, Одиннадцать Лавр, прошли десятилетия с тех пор, когда ему лично приходилось решать задачи такого рода на передовой. Старым солдатам нужно держать зубы востро, и Одиннадцать Лавр оттачивает свои на жилистой плоти многовековых тейкскалаанских кампаний, разыгрываемых снова тонкими лучиками света.
Его стратегический стол включен и теперь; проигрывается сражение, случившееся двести лет назад в одной двухзвездной системе. Он наблюдает совсем не за ходом событий – лишь за тем, как световые лучи пробегают по его рукам.
История его министерства, история успехов. Какими хрупкими они могут оказываться на поверку, когда попадут в руки яотлека, который предпочел бы быть императором, и в реакциях императора, которая взошла на трон из-за последствий, связанных с тем яотлеком. Одиннадцать Лавр – старый солдат. Он думает об «Осколках», связанных воедино новой технологией, разработанной министерством науки, технологией продвинутой и странной, не вызывающей особого доверия, потому что она делает их более похожими на Солнечных. Делает их менее похожими на таких же, как он, солдат в их худшие моменты, которые, безусловно, являются и их лучшими тактическими моментами. Он думает о медленно действующем яде и о доверии.
Думает о том, за что он послал умирать свою любимую ученицу, послал в полном ее незнании, в надежде, что этим он сохранит историю своего министерства, его успехи. Отсечет то, что, возможно, подвержено разложению или подозрению на разложение. Шестнадцать Мунрайз – приемлемая жертва, если она заберет с собой Девять Гибискус и одержит победу в войне, которую в таком случае новый император будет считать допустимой столько времени, сколько она будет длиться.