Махит и Три Саргасс стояли на мостике перед Девять Гибискус, все еще пытаясь сообразить, что сказать. По крайней мере, пыталась Махит, которая знала, что на уме у Три Саргасс, услышавшей из уст яотлека тейкскалаанского Флота столь поэтические слова о сердце врага: «Я готова протянуть к нему мои руки и изорвать в клочья». Слова, взятые из эпической поэмы о завоевании, произнесенные так легко и походя, и этот немыслимый груз тейкскалаанских саг лег на плечи Махит, как саван, который она так никогда и не снимала. Пока так и не поступило никаких сообщений с Пелоа-2 от Двадцать Цикады с его нелепым контейнером с грибком. Махит не знала, удались ли его попытки установить, о чем она и Три Саргасс сумели договориться с инородцами в отношении «может быть, убивать нас не совсем правильно, по крайней мере без всякого разбора» и связать это с тем, как он собирался объяснить грибковый инфильтрат. Вестей с Пелоа-2 не было, и Махит видела, как это действует на Девять Гибискус, которая становилась раздражительной и резкой, готовой к уничтожению целой планетарной системы.
«Любили ли мы кого-нибудь так сильно, – подумала она не совсем в вопросительной форме. – В достаточной мере, чтобы во имя мести за смерть дорогого человека уничтожить планету?..»
<Не всю планету>, – сказал Искандр, и она пожалела, что этот вопрос вообще пришел ей в голову. Что может сравниться с уничтожением целой планеты? Смертоносный огонь флотских бомб или мягкие, широкие, беспощадные челюсти Тейкскалаана, держащие в зубах ее сердце, в котором должен быть Лсел?
– Яотлек, – сказала она, – я почти уверена, что мы достигли некоторого прогресса. Еще несколько часов или дней, и может быть…
– Посол, я в вас не сомневаюсь, – сказала ей Девять Гибискус. – Но вы не из числа моих солдат, ведь так? Я не жду вашего понимания. Бывают ситуации, когда мы, командиры, просим наших солдат довериться нам, доверить не только свои жизни, но и решения. Десятый уже заждался.
Махит хотелось сказать ей: «Это ведь вы вытащили нас сюда, чтобы поговорить с парнишкой с помощью инфокарты, а мы в это время работали!» Она уже собиралась открыть рот, хотя Искандр и придерживал ее язык, предупреждал ее, когда офицер связи Два Пена прервала их обоих:
– Яотлек. Послание.
– От Двадцать Цикады? – спросила Девять Гибискус. Махит поморщилась, слыша обнаженную надежду в ее голосе, и увидела, что Три Саргасс тоже морщится.
– Нет, – сказала Два Пена. – Это с флагманского корабля Сорок Оксида «Переливчатый Сирокко». Семнадцатый Легион атакуют. Я думаю, враг знает, что нам известно, где они… Семнадцатый теряет «Осколки». Быстро теряет.
Восемь Антидот не стал затруднять себя сменой одежды, как и сообщать кому-нибудь, куда направляется. Он только надел туфли – серые шпионские со шпионскими брюками и курткой, – причесался, завязал волосы в длинную косичку и спустился в туннели. Он словно собирался встретиться с Одиннадцать Лавром, прежде чем начать свою миссию всерьез. Знакомые туннели между Дворцом-Земля и министерством действовали на него успокаивающе, но от каждого самого слабого шума, каждого облачка пыли он вздрагивал и немного ускорял шаг. Восемь Антидот еще никогда не спускался сюда в такой час. Даже его попытка спеть себе под нос маршевую песню дворцовой архитектуры – «в земле столько же корней, сколько цветков в небе» – ощущалась им как детская защита от монстров, которые могут прятаться под кроватью. Или в секретных подземных туннелях. Это даже казалось забавным, хотя на самом деле ничего забавного в этом не было. Что произойдет, если взрывное устройство сработает здесь? Об этом не хотелось думать.
Он поднялся по лестнице, которая через люк выходила в подвал. Наверху его никто не встречал, и он неожиданно обрадовался этому. Он не хотел, чтоб кто-то знал о его приходе сюда, кроме, может быть, Три Азимут. Он хотел вручить эту идею ей и, может быть, Одиннадцать Лавру, если тот с ней, и это показало бы, какой хороший ученик Восемь Антидот, – но больше никому. Не дать его открытию потеряться, пока Шесть раскинутых Ладоней будут решать, что с этим делать. Но если он собирался пройти до конца, до самого ее кабинета, никому не сообщая о себе, в этот час, когда охранников было меньше, но они становились подозрительнее, он должен был стать настоящим шпионом. Таким шпионом, который умеет проникать куда угодно незаметно, а также говорить, запоминать и хранить свои секреты.
Глаза-камеры засекут его, так уж работал Город. Но люди – за исключением Солнечных – не были глазами-камерами. А он был маленьким, мог прятаться в уголках, мог превращаться в облако пыли, в отблеск света на полу. Он вообще мог превратиться в ничто, в кого-то, кто находится здесь по праву, кто по праву находится в любом месте, где бы ни появился. В кого-то незначительного, уборщика или кадета из ночной смены, проводящего осмотр. Для того чтобы быть кем-то из них, он был слишком юн, но раз уж требовалось представить себя в одном из этих качеств, то легче всего Восемь Антидоту было представить себя уборщиком. Человеком, который имеет право находиться в министерстве войны, так как он наводит здесь блеск, чтобы все было как новенькое, чтобы лучам восходящего солнца было от чего отражаться.