Мама что-то говорила, потом кричала... А потом люди в белых костюмах вынули младшего из ее рук, оттащили от кроватки и что-то сделали с Локи, отчего кожа того вдруг резко посинела, покрылась странными узорами, а сам младший горько заплакал. Тор было рванул к нему, но его ловко перехватили за предплечье, прижали к полу и зафиксировали так, что шевельнуться старший Одинсон не мог совсем.
Потом прозвучали слова о «врожденной мутации» и какой-то резервации. Мама опять заплакала, а Тор просто смотрел в широко распахнутые, наполненные слезами красные глаза брата.
Потом Локи унесли, оставив на столе пластиковый лист с печатью. Так все и закончилось. И больше брата Тор не видел. Единственное, что у него осталось – фотография. Пластиковая карточка, с которой не по-детски серьезно на Тора смотрели изумрудные глаза.
Тогда Одинсон не очень понимал, что произошло, но потом, из детских страшилок и обучающих программ у него в голове со временем сложилась четкая картина произошедшего. Локи был мутантом, а значит опасным и вредным членом общества. Таких, как он раньше вообще убивали, но теперь, после решения какой-то там комиссии, стали делать из них так называемых пограничников.
Специальным образом обученные мутанты должны были защищать Стену от участившихся нападений с Пустоши. И, как понял Тор, Локи тоже должен был стать таким пограничником.
Еще мутантов использовали для развлекательных боев в Стадиуме – огромном комплексе в самом центре Города. И, как понял Тор, согласия мутантов ни на то, чтобы служить, ни на то, чтобы участвовать в боях – никто спрашивать даже не думал.
Это было странно и донельзя обидно.
Люди рождались мутантами не по своей воле, а по прихоти случая. Для рождения человека с измененным геномом и яйцеклетка, и сперматозоид должны были быть изменены вирусом. Такое случалось в пяти процентах случаев. Локи в эти пять процентов как раз и попал.
Его никто не спрашивал. Он не выбрал сам. Так просто случилось. И Тор откровенно не понимал общественного презрения к мутантам и семьям, в которых они рождались.
Он пытался раскопать хоть какую-то информацию об истоках этой неприязни, и в итоге понял, что виной всему был обычный человеческий страх. Потому что раньше вирус действовал на организм как-то иначе, и дети с врожденной мутацией были действительно опасны и для общества, и для себя.
Впоследствии вирус мутировал, и больше не приносил организму вреда. Но ученые считали, что раз вирус подвержен мутации, то ничто мешает ему мутировать снова, что подвергает опасности мирное население.
Так в официальном заключении и было сказано.
В общем, как понял Одинсон, наверху боялись опасности рецидива, хотя вирус был стабилен уже более восьмидесяти лет. Так что Тор придерживался мнения, что правительству просто нужны подразделения послушных мутантов для защиты Стены. Иного логичного объяснения у него не было.
Все контакты с мутантами были запрещены даже родственникам. Считалось, что мутантов, хоть они и являются носителями разума, называть людьми нельзя, а значит, родственников у них быть не может. Но если контакт все же происходил, мутанта жестоко наказывали – в первую очередь за проявление чувств и нарушение устава, а гражданское лицо отделывалось штрафом.
Но Тору было плевать. Он постоянно думал о младшем брате. А еще о том, что скоро срок обучения Локи заканчивается и его распределят на стену. Но перед этим мутантов сутки держали на перевалочном пункте в их секторе. И вот в эти-то двадцать четыре часа у Тора был шанс.
А все потому, что он сам вызвался на должность командира звена в подразделении охранников этого самого перевалочного пункта. Должность была скучная, малооплачиваемая, поэтому добровольцы были на вес золота. Тем более такие, как Тор – прошедшие срочную службу на Стене. Так что его рапорт рассмотрели быстро и без проблем и лишних проволочек отправили на новое место службы.
В том, что Локи окажется именно здесь, Тор уверен был больше чем на сто процентов. Потому что перевалочный пункт на Юге был всего один – их. Ну, а в том, что Локи все это время был именно в южной резервации, можно было не сомневаться. В другой сектор его бы просто не повезли – слишком это было бы дорого.
И вот, наконец, день настал. Мутантов привезли в двух длинных бронированных грузовиках, по десять, как было написано в сопроводительных документах, особей в каждом.
Слово Тора покоробило. Но за годы службы он привык и не к такому, так что спокойно расписался в получении, как раз была его смена, и приказал приступить к разгрузке.
Слышится гул приводов и тяжелые стальные створки первой машины разъезжаются, выпуская наружу бойцов в сером камуфляже.
А Одинсон скользит жадным взглядом по безжизненным, а оттого почти что одинаковым лицам, выискивая родные зеленые глаза.
Вторая машина. Команда. Шум приводов. И Тор давит в себе судорожный вздох. Локи одновременно и похож, и не похож на остальных: черные гладкие волосы аккуратно зачесаны назад, белая, словно меловая кожа, тонкие губы, сжатые в полоску. И глаза. Изумрудные, не потускневшие за все эти годы.
Двадцать пять лет...
Тор прикрывает глаза, пытаясь успокоиться. Наручный браслет, контролирующий общее состояние организма, настоятельно рекомендует принять успокоительное.
Дальше все происходит, словно во сне: Локи вдруг поворачивает голову и пристально смотрит Одинсону в глаза. А потом едва заметно улыбается уголком рта.
Тор на секунду закусывает губу, а потом выкрикивает команду. Мутанты синхронно строятся парами, так же синхронно разворачиваются и бесшумно идут через плац.