Выбрать главу

Саске глубоко вдохнул, внутренне удивляясь своей растерянности и мнительности.

– Опухоль головного мозга, – фыркнул он, пытаясь передразнить голос отца, и решительно кликнул по красному крестику.

Внутри действительно что-то неприятно кольнуло, но тот списал это на пустой желудок.

Поисковик.

Тонкие пальцы быстро набрали ставшие уже почти привычными буквы.

Сотни… тысячи, миллионы ссылок. Первая, вторая, третья…

***

Спустя три часа поиска клочков информации Саске раздражённо отшвырнул мышку от себя и рухнул на кровать. Взгляд уставился в потолок.

Найденная информация как-то странно повлияла на него. Будто все эмоции и мысли выбило из его существа, оставив эту бесполезную телесную оболочку пустой.

– Да ну к чёрту, – выпалил в пустоту парень, поднимаясь и направляясь к двери.

Распахнув её, он почти нос к носу столкнулся с Итачи и поднял на того недовольный взгляд, когда старший брат ухватил его за предплечье:

– Чего тебе?

– Саске, я хочу с тобой поговорить, – как можно мягче начал парень, глядя сверху вниз на младшего брата. Его хватка ослабла, словно он испугался, что собственные пальцы способны проломить тонкую кожу того, ставшую в одно мгновение тоньше фарфора.

– Незачем, – отрезал Саске, стремясь обойти брата слева, но тот вновь заслонил проход. – Пропусти.

Взгляд совершенно чёрных глаз недобро сверкнул из-под отросшей чёлки. Итачи знал этот взор и то, что будет за ним, но всё же не сдвинулся с места.

– Ты не должен вести себя так.

– Как? – ощерился Саске, пристальнее вглядываясь в глаза брата. – Не трать своё время на меня, Итачи. Займись… чем ты там занимаешься? Крестиком вышиваешь?

Лицо старшего Учихи страшно побелело. Казалось, что, несмотря на недавний порыв заботы, Итачи близок к тому, чтобы всыпать по первое число завравшемуся младшему брату:

– Мы должны сесть и обсудить всё. Спокойно. Я понимаю… что тебе тяжело, ты…

Саске вновь попытался вырваться, но Итачи легко оттеснил брата к стене, не давая лишний раз пошевелиться. Хотелось говорить, как можно убедительнее, как можно спокойнее, чтобы эти слова не бились о невидимую стену между ними. Но старший буквально чувствовал, как они отлетают от преграды и осколками осыпаются ему под ноги:

– Ты боишься…

– Я. Ничего. Не. Боюсь, – шипяще выдохнул парень, в ответ цепляясь за руки брата. Ему не было нужды сдерживать силу, наверное, поэтому Итачи нахмурился сильнее, машинально пытаясь отстраниться.

Этого Саске и дожидался.

Дёрнувшись, он высвободился из ослабевшей хватки брата, но равновесие вновь подвело его, и тело швырнуло на резные перила лестницы. Стоило огромных усилий вовремя сжать пальцы на тёплом дереве, чтобы не полететь вниз по ступенькам, приблизив и без того дышащий в затылок конец.

– Стой!

Кое-как выровняв шатающуюся перед глазами комнату, Саске поспешил спуститься вниз, слыша, как Итачи быстро нагоняет его.

– Я просто хочу поговорить с тобой! – как-то отчаянно выпалил тот.

– У меня нет настроения для разговоров.

Саске было направился в сторону выхода, но в этот момент сбоку показалась серая фигура отца, заставляя почти машинально остановиться.

За ним на мягком даже на вид диване сидела бледная, как мел, женщина. Микото, мать Саске и Итачи, сейчас казалась похожей на призрака. Рядом с ней на кофейном столике стоял стакан с водой и упаковка бумажных салфеток.

– Куда собрался? – привычно жёстко спросил отец.

– Прогуляюсь.

– Нет, – отрезал тот. – Ты пойдёшь наверх и поспишь.

– Выспался, – буркнул Саске, всё же продолжая свой путь к выходу.

За руку вновь попытались схватить, но, наученный общением с Итачи, он вовремя увернулся, почти бегом преодолевая расстояние до выхода.

Хлопок двери за спиной, словно последняя жирная точка в этом семейном концерте, где каждый из них взял на себя новые, непривычные роли.

========== Отрицание. Глава 1. All your lies. ==========

«You’re full of pride.

And in arrogance you can’t

Аccept the nearing end

Of this short lived life».

10 Years – All your lies.

Почти бегом Саске пересёк двор. Калитка скрипнула, и вот она – свобода.

Зная, что отец слишком горд, чтобы бежать следом за ним, а Итачи, скорее всего, сейчас корит себя за неспособность удержать словом, он сбавил темп. Тем более, в голове неприятно стучало, словно сердце переместилось на время из груди в череп.

Придерживаясь рукой за каменный забор, увитый диким виноградом, Учиха медленно брёл вверх по улице, стараясь выровнять дыхание. Действительно хотелось прогуляться. Вырваться из рушащегося привычного мира, где внезапно все стали такими заботливыми.

Саске усмехнулся, запустив руки в карманы. Ещё день назад все были поглощены своими делами. Отец – бесконечными деловыми совещаниями, мать – заботой о холодном и неблагодарном муже, брат – исполнением очередной жизненной цели.

Всё было идеально.

Идеально, чёрт возьми…

Учиха пнул пустую банку из-под газировки, что с грохотом покатилась по пустой улице. Проходящая мимо пожилая женщина удивлённо посмотрела на хмурого черноволосого парня, осуждающе покачала головой, но лекцию о правилах поведения предпочла отложить на потом. Уж больно вид у того был озлобленный.

Но идеальный мир рухнул. И все будто вспомнили о его существовании, когда он уже смирился с их безразличием.

Саске свернул с тротуара. Ноги сами несли в привычное место: на заброшенную детскую площадку, где в беседке, поросшей диким виноградом, было так удобно прятаться от всего мира. Не то чтобы он хотел спрятаться, просто этот мир стал слишком непонятным.

Площадка встретила его тишиной. Ржавые качели и прогнившие лавочки, на фоне жёлтой высохшей на жарком летнем солнце травы, смотрелись жутковато. Создавалось ощущение, что парень пришёл не на детскую площадку, а на старое кладбище. Пройдя по знакомой узкой тропинке к беседке, Учиха уселся на спинку чудом уцелевшей лавочки. Только здесь он заметил, что небо начало затягивать свинцовыми тучами, а где-то поблизости то и дело грохочет гром.

Саске прикрыл глаза, пытаясь ощутить прохладу идущего неподалёку дождя.

А когда-то он до зубовного скрежета хотел, чтобы его семья обратила на него внимание. Чтобы о нём заботились так же, как заботились о брате. Он даже обижался на безразличие и попытки матери показать, что она способна делить свою любовь на двоих. Нет, на троих.