Тон, которым Ога рассказывал о сыновьях, напомнил Гозтан ее отца, Дайу. У того с рождения одна нога была короче другой, а потому в воины его не приняли. Но у него был дар толкователя знамений Диасы, ясноокой Палицы-Девы и охотницы, а еще он умел безошибочно выслеживать косматых волков и диких быков по следам и помету. Следуя его указаниям, охотники всегда находили богатую добычу.
Но всякий раз, когда Гозтан ходила с отцом на охоту или отправлялась в набег, он больше времени постился и молился Диасе, чем помогал дочери выслеживать кочевых муфлонов и мшисторогих оленей. Толку от него не было.
– Почему ты не помогаешь мне? – спросила она однажды в отчаянии.
– Когда ты еще была в материнской утробе, – ответил отец, – я поклялся Диасе, что до конца дней стану отдавать ей свою часть охотничьей добычи, если она сохранит тебя здоровой и невредимой. Когда ты родилась, я двадцать раз пересчитал твои пальчики и измерил твои ручки и ножки, пока не убедился, что богиня вняла моей мольбе. Поэтому, дочка, я не ем мясо и костный мозг, которые ты приносишь с охоты, и всякий раз, когда тебе грозит опасность, напоминаю богине о ее обещании.
Тогда Гозтан не нашлась, что ответить. В том возрасте, когда ты уже не маленькая девочка, но еще не женщина, трудно понять, что такое отцовская любовь, и осознать, что все мы смертны. По крайней мере, все это сложно выразить словами. Отвернувшись от отца, чтобы тот не видел ее слез, Гозтан сделала вид, что заметила быстроногого муфлона и погналась за ним.
Наверное, отец и теперь молился за нее.
Чтобы не заплакать и на этот раз, девушка торопливо спросила:
– Кто научил тебя гравировке с помощью сока кактуса?
– Да никто не учил. Это само получилось, ну совсем как с вашим языком: у одного человека кое-что подцепил, у другого. Когда меня посылают на берег за провизией, я наблюдаю, слушаю, иногда улучаю возможность задать вопрос. Но вы не слишком откровенны и дружелюбны со мной.
– Немудрено, учитывая, что твой народ хочет обратить нас в рабство и убивает всех несогласных, – заметила Гозтан.
– Многие из нас просто хотят вернуться домой, – ответил Ога после неловкой паузы.
Она подумала о шрамах на его теле и смягчилась.
– Может, теперь, после того как ты подарил ему чудо, Датама станет лучше к тебе относиться.
Ога снова рассмеялся, раскатисто, тепло и заразительно.
– Датама только наобещал мне три короба ценностей и личную каюту. А на самом деле мне лучше держаться от него подальше и забыть об обещании. Такие, как он, не любят, когда им напоминают об оказанных услугах.
– Почему ваши правители так глупы? Разве они не видели, как дети льуку играют с резными овечьими костями, а юноши и девушки набирают воду в бурдюки с гравировкой на горлышках?
– Мир выглядит по-разному в глазах крестьянина и в глазах сановника.
Гозтан снова непонимающе помотала головой. Опять это странное слово – «крестьянин».
– Глаза Датамы настроены видеть только течения власти; ко всему остальному он слеп, – объяснил Ога. – Он не готов видеть в льуку ни красоты, ни пользы, а поэтому проходит мимо ваших детей с резными игрушками и ваших жилищ с резными костяными столбами, не замечая их. Когда я выгравировал на панцире черепахи карту, применив технику льуку, он узрел лишь то, что хотел. Ваше искусство интересует его не больше, чем коралловые города юрких креветок интересуют купологолового кита, преследующего гигантского кальмара.
– У креветок есть города? – в недоумении спросила Гозтан.
– Давай я расскажу тебе историю.
Глава 4
Сказители
Давным-давно, когда боги были молоды, а люди еще моложе, Луто и его брат Тацзу, повелители морей, поспорили о мудрости смертных.
– Смертным никогда не достичь нашей мудрости, – заявил Тацзу. – Нам с рождения даровано божественное предвидение Моэно, а смертные рождаются с пустыми головами. Им не стоит и мечтать о том, чтобы познать все, что ведомо нам.
– Но смертным даровано умение расти и развиваться, – возразил Луто. – Да, они рождаются несведущими, но благодаря этому являются идеальным вместилищем для мировых знаний. Они словно пустые страницы, где их слабые чувства понемногу выписывают истину, подобно детям, которые кактусовыми иглами выцарапывают пророчества на костях. Если смертных правильно воспитать, то они могут сравняться в мудрости с богами.
– Зря ты так веришь в силу воспитания, – парировал Тацзу. – Природа смертных уже заложена в них, когда они приходят в этот мир из-за вуали небытия, и не может быть изменена. Они словно пена морская, их понимание мира ограничено родословной и положением в обществе.