Плюшевый заяц.
Мягкая игрушка, которую мне подарил брат, выигравший ее в игровые автоматы.
– А, ах…
Я опустилась на колени. Изо рта моего вырвался невольный крик, из глаз полились слезы. Эти слезы вымыли из меня немножко грязи. …Не всю, конечно. От всей этой грязи я не избавлюсь никогда… но часть ее действительно вымылась из меня.
Может быть,
может быть…
– …Брат.
Может быть, мне вообще не надо было просить «шкатулку» исполнить мое желание. Может быть, я просто не замечала.
Потому что я уверена –
…мое «желание» давно уже сбылось.
– Прости меня, брат. Это все я виновата, прости меня.
Из-за того, что я этого не замечала, брату пришлось расплачиваться за меня. Если бы я ценила себя, исход был бы другим.
– Теперь моя очередь спасти тебя, брат.
Я медленно стерла слезы и встала. Брат смотрел на меня слегка удивленно.
– Я спасу тебя от страданий… Я буду ждать тебя. Я буду ждать, пока мы снова не сможем быть вместе.
Голос мой дрожал, и улыбалась я с трудом, но все же я выговорила отчетливо:
– Я буду ждать тебя как Рико Асами.
Брат на секунду застыл на месте, широко раскрыв глаза; потом его лицо медленно расслабилось.
Глаза его светились жизнью – совсем не так, как вчера.
– Знаешь? – улыбнувшись, произнес брат. – «Я не успел». Я всегда так считал. Но, может… может, я тогда успел как раз вовремя.
Нельзя сказать, что этот исход меня полностью удовлетворяет. И я, и брат – мы оба наверняка будем ненавидеть свое прошлое до самой смерти.
Однако нам удалось найти для себя цель в жизни.
Несомненно, нам это удалось.
Мария Отонаси, все это время следившая за нами молча, улыбнулась и кивнула.
– Значит, я смогу сдержать слово, которое дала Кадзуки.
Тут ее улыбка исчезла, и она хмуро уставилась на «0».
– Теперь отдавай «шкатулку»!
«0» кивнул, не переставая улыбаться.
Итак, моей «шкатулке», «Неделе в трясине», приходит конец. «0» приложил руку к своему глазу, то есть к глазу Рико Асами. Я ощутила прикосновение к моему глазному яблоку. Хотя касаются не меня, я все равно чувствую.
«0» запустил руку в глаз, словно желая вытащить его из глазницы. Не в силах терпеть адскую боль, я негромко застонала и зажмурилась. Больно! …Но хоть мне и правда больно, я думаю, это так и надо. Я чувствую, что так и надо. Поэтому я терпела боль, хотя чувство было такое, словно расплющивается мое собственное глазное яблоко.
Затем боль прекратилась. Я вновь взглянула на «0».
Он закончил. Мой глаз остался цел, а в руке у «0» лежала маленькая черная «шкатулка», похожая на пулю.
– Быть может, это и есть подтверждение слов Кадзуки Хосино, что «нет такого отчаяния, которое нельзя вылечить повседневной жизнью»?
– …Для этого случая – возможно.
– Ху-ху… понятно. У тебя нет иного выхода, кроме как говорить так. Это ведь отрицание твоего существования как «шкатулки». Кадзуки-кун иногда говорит очень жестокие слова.
Мария Отонаси кинула на «0» сердитый взгляд и резким движением выхватила «шкатулку» у него из руки.
– Теперь я смогу быть вместе с Кадзуки. Сейчас мне ничего больше не надо.
– Тебе не кажется, что ты просто тянешь с решением? Ты все еще не решила, вернуться и стать, как прежде, [Марией Отонаси] или остаться [Аей Отонаси]?
– Что за дурацкий вопрос.
Мария Отонаси неотрывно смотрела на «Неделю в трясине» у себя в руках. Она закусила губу, словно от ненависти к «шкатулке».
– Ответ давно уже известен.
– А, ну хорошо, – скучным тоном ответил «0», явно оставшийся равнодушным к этим словам.
– Я «шкатулка», – заявила она и прекратила кусать губы. – Я н е м о г у в е р н у т ь с я к с е б е т е х в р е м е н, к о г д а я н е б ы л а е щ е «ш к а т у л к о й».
Такой волевой взгляд.
Взгляд создания, которым я восхищалась все это время.
– Так что лучше всего сохранять себя такой, какая я сейчас. Можешь считать, что это означает «выбрала остаться [Аей Отонаси]».