– То же относится и ко мне. Я предам тебя, если понадобится.
– Прекрасно.
– Ладно, так с чего начнем? Мне сейчас не приходят в голову очевидные способы, как его сломать, но ты-то можешь придумать, верно? Скажи: какой самый эффективный способ атаковать Кадзу?
– …
Ая молчит.
Этот вопрос я задал по двум причинам. Во-первых, она действительно может найти что-то, что я проглядел, потому что очень хорошо знает Кадзу. А во-вторых, я хочу убедиться, что она действительно полностью оставила его.
Я вполне уверен, что она разорвала все связи, но в то же время нельзя забывать глубину их отношений. Не удивлюсь, если окажется, что ее чувства к Кадзу все еще живы в какой-то степени. Она может предложить какой-нибудь несерьезный план, потому что в глубине души по-прежнему привязана к Кадзу. Если так, в качестве партнера она будет лишь обузой; тогда мне лучше просто использовать ее по полной программе, держа ее при этом подальше от Кадзу.
Однако ответ Аи таков:
– Мне просто надо забыть про Хосино.
Этот ответ исключает любую возможность, что у нее еще сохранились остатки привязанности к Кадзу – чего я опасался.
– Я с легкостью забуду про него; мне достаточно применить «Ущербное блаженство» к кому-то из его друзей. От того, что мы с ним выстроили в том повторяющемся мире, не останется ни следа. Вот и все, что нам нужно сделать.
Ее план –
Ее план сработает.
Кадзу не сдался – и до сих пор сохраняет надежду – потому лишь, что знает, что дорог Ае.
Можно и по-другому сказать: это все, что у него осталось; без этого у него не будет даже лучика надежды.
Значит, они просто должны стать незнакомцами. Особые связи между ними должны просто исчезнуть.
Однако –
– Но, Ая…
От ее предложения у меня руки трясутся.
Как она смогла произнести такое, даже не дернувшись?
Он и Ая были командой; они полагались друг на друга, они создали крепкие связи между собой. Глубокие связи, превратившие их в совершенно других людей.
И тем не менее Отонаси предлагает отправить в мусорэти связи – без малейших колебаний.
– Ая, тебя это действительно устраивает? – вяло спрашиваю я, хотя ответ очевиден.
Конечно, устраивает. Иначе она не предложила бы такого изначально. Сверхчеловек по имени Ая не испытывает вовсе никаких чувств, даже если ей предстоит забыть про Кадзу. Она монстр, мне с ней не сравниться.
Однако –
– Конечно, нет.
– …Что?
Я застыл.
Такого я не ожидал. Я бы совершенно не удивился, скажи она, что ей наплевать, но на такойответ я не рассчитывал.
– Конечно, меня это не устраивает. Иначе я не пыталась бы оставаться с Хосино так долго. Я бы солгала, если бы отказалась признать, насколько дорог он был для меня. Пока я отрицаю это, я не могу ему противостоять.
Ая недвусмысленно заявляет, что забыть Кадзуки Хосино ей будет больно.
Но это же нонсенс!
– Но тогда –
Как она может такое предлагать? Предлагать то, что грубо и безжалостно раздавит ее собственные чувства?
– Не имеет значения, что есть Хосино для меня.
– …Почему?!
– Потому что мои чувства не представляют угрозы для моих планов.
– …
У меня перехватило дыхание. В голосе Аи слышится абсолютная убежденность.
– Я не обращаю внимания на чувства, которые мешают мне двигаться к цели. Мой разум не настолько слаб. На мою волю чувства не повлияют.
При взгляде на ее совершенно непостижимое поведение – на то, как она препарирует собственные чувства с совершенно отстраненной позиции, – становится очевидно одно.
Она говорит правду.
– Я не человек. Я всего лишь существо, выполняющее желания. Иными словами, я «шкатулка».
Разумеется, это лишь фигура речи; Ая человек по всем статьям. Она всего лишь имеет в виду, что ведет свою жизнь с нечеловеческой решимостью.
Но она действительно живет так.
Для Аи весь смысл жизни в том, чтобы достичь цели. Она не позволяет своим чувствам и желаниям стоять на ее пути к этой цели – даже чувству к самому дорогому своему другу, даже желанию избежать собственной гибели.
…Машина… робот… «шкатулка».
Я тоже стремился к такому совершенству.
Я тоже мечтал создать идеальный мир.
Но сейчас, видя, как она взрывает границы человеческого, могу ли я представить себя на ее уровне?
– …
…Невозможно.
Мне было бы легче, скажи она, что ей легко забыть Кадзу, потому что на это и я способен, если сожму как следует свое сердце.
Но она не такая. Даже испытывая столь мощные чувства, Ая Отонаси способна безостановочно следовать навстречу своей цели.
Я так не могу.
Невозможно.
В конечном итоге я всего лишь человек.
Хуже того, я –
Внезапно «тени греха» во мне начинают буйствовать.
– Арггг!
Хуже того, я могу утратить способность терпеть боль, вызываемую «тенями греха», хоть я и принял эту боль, чтобы [управлять] другими. «Тени греха» вопят и мечутся всякий раз, когда я предоставляю им такую возможность. И со временем это становится только хуже.
Я стискиваю зубы. Блин! Ощущение такое, будто у меня по жилам летят пули. Почему боль, которую причиняешь себе сам, такая сильная?
Сломается ли моя «Тень греха и возмездие» после того, как я посмотрю следующий фильм? …Ха-ха, я хоть до начала фильма-то продержусь? Может, я развалюсь раньше. Боль невыносима; и не менее невыносимо ожидание неизбежного разрушения.
Почему я так жалок?
Почему я родился обычным человеком, неспособным творить чудеса?
Я прикасаюсь к серьге. Я хочу измениться. Я не хочу снова становиться дураком, каким был раньше. Я хочу и дальше сопротивляться этому забытому богом миру.
Но,
но,
но по правде –
Свет. Тьма. Море. Мир. Отель. Матка. Держимся за руку. Слезы. Победа. Мир. Кожа. Холодно. Холодно. Ловушка кэтчера на моей левой руке. Оцепенение. Разница в таланте. Зависть. Мечта. Признание. Тревога. Сигареты. Ожоги. Дрожь. Страх. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Ненависть. Грех. Наказание. Возмездие. Грех и возмездие. Пирсинг.
Я снова прикасаюсь к серьге, тяжело дыша.
Когда я проделал дырку в ухе? Эта мысль заставила меня вспомнить человека, которого я ненавижу больше всего на свете. Миюки Карино.
Рино не смогла раскаяться в том, что совершила. Она не сознавала, что сделала что-то плохое. Я должен был дать ей понять это. Я не смог удержаться от того, чтобы преподать ей урок за то, что она сделала с Кири; иначе я просто не смог бы жить в этом несправедливом мире. Вот почему я сделал то, что сделал. Я решил, что не прощу ее, пока она не раскается. Но Рино не сознавала своей вины; она лишь неискренне извинялась. Поэтому я не мог ее простить, да и не хотел. «Пожалуйста, скажи, что я должна сделать!» Почему ты не можешь разобраться с этим сама?«Я люблю тебя. Я сделала все это, потому что я всегда любила тебя, Дай-тян». Блин, кончай делать из меня идиота. Пытаешься заставить меня пожалеть тебя? Нет, не пытаешься? Ты обвиняешь меня. Именно я заставляю Кири страдать, вот что ты пытаешься мне сказать, ты, кусок дерьма.Я не выдержал и начал бить Рино. Я сам не мог поверить в то, что делал. Бить подругу детства – это казалось чем-то нереальным. Я прибег к насилию, и мое сознание отключилось от реальности. Я чувствовал, что применяю насилие, но казалось, будто это делает кто-то другой. Тот тип, который бил Рино, – это был не я; это был незнакомец, живший во мне и вырвавшийся из-под контроля. «Прости меня, прости меня, прости меня!» Прощения не просят у того, кто тебя бьет, черт тебя подери!
Ничто не решилось.
Ничто не решилось.
Просто не существовало решения.
Без «шкатулки» я был абсолютно бессилен.