– Почему люди так реагируют на вас, господин? – спросила Рамина, когда они въехали в город.
– Слуг Владыки не особо любят, – нехотя ответил Эйден, посматривая по сторонам и ища постоялый двор. – Ты и сама назвала меня ночным аспидом.
– Матери Шарама говорят, что Белые маски пропитаны ядом. Их слова, их одежда, их оружие.
– Толика истины в этом утверждении есть, – скупо ответил он, сворачивая на другую улицу. Здесь народу было поменьше, но пахло едой и теплом. Эйден окликнул грязного мальчонку и, когда тот повернулся, спросил: – Эй, малец. Где здесь приличный постоялый двор?
– Через три дома, господарь, – улыбнулся мальчик. У него недоставало во рту зубов, а глаза сочились ехидцей. – «У матушки Эрдо» называется.
– Благодарю, – кивнул Эйден и метнул мальчонке монетку. Тот ловко поймал медяк и, снова улыбнувшись, помчался вверх по улице.
– Он не испугался, – хмыкнула Рамина и чуть погодя добавила. – Вы прячете лицо, господин?
– Да. Но внимательный человек все равно поймет, кто перед ним, даже если лицо скрыто. По костюму, по повадкам, или по стилету.
– Но вы прячете лицо не потому, что не хотите пугать людей, – задумчиво ответила девушка. – Вы не хотите, чтобы вас отвлекали от истинной цели.
– Верно. Для слепой ты довольно наблюдательна… А вот и хибара матушки Эрдо.
Постоялым двором оказалось небольшое, двухэтажное здание. Над входной дверью висела потускневшая металлическая табличка, на которой красной краской кто-то вывел «Еда и постель». Сбоку нашлось место для маленькой конюшни. Рядом с конюшней на трухлявом бревне дремал рослый мальчишка. У его ног лежала толстая дубинка, обитая железом.
Услышав цокот копыт, мальчишка моментально проснулся, схватил дубинку и злобно посмотрел на Эйдена. Но, увидев, как тот спешивается, а потом помогает своей спутнице, расслабился и даже сподобился на улыбку.
– Корм и воды, – бросил ему Эйден.
– Сделаем, – весело ответил он.
Войдя внутрь, Эйден потянул носом и поморщился, почувствовав запах кислой капусты, которую подавали в каждом трактире вплоть до эмпейских гор и соленого южного моря. Эту капусту сейчас жадно поглощал старик, покрытый пигментными пятнами и не обращавший на вошедших внимания. В остальном это был обычный постоялый двор, не хватавший звезд с неба.
– Добро пожаловать, – прошамкала беззубая старуха, сидящая за небольшим столиком, рядом с единственным окном, сквозь которое с трудом проникал солнечный свет, настолько грязным оно было. – Ночь – медяк. Суп и бобовая каша – медяк. Вино…
– Медяк. Годится, – перебил её Эйден и положил на стол несколько гнутых медных монет. Глаза старухи расширились и в сморщенной груди послышался птичий клекот. – Мне нужна дальняя комната. В конюшне две лошади. Для них корм и вода каждый день.
– Да, господарь, – ответила старуха, прижимая к себе монету трясущимися руками. Она охнула и, выудив из карманов мышиного цвета платья большой ключ, протянула его Эйдену. Её глаза жадно блеснули, услышав звон монет в заплечном мешке, но тут же погасли, когда Эйден развернулся бедром и стала видна рукоять стилета. – О! Слуга Владыки… Не изволь беспокоиться. Эрдо все сделает. Эрдо за всем присмотрит.
– Эта женщина, – сказала Рамина, когда Эйден пропустил её в комнату и закрыл дверь. – Она назвала вас слугой Владыки.
– Да.
– Обычно вас называют Белой маской.
– Или ночным аспидом, – буркнул Эйден. Он проверил комнату и вздохнул. – Старуха тоже служит Владыке. На её правой руке вытатуирована надпись. Выцветшая и корявая, однако заметная для тех, кто знает, что она обозначает. Это лабратэнга – язык Белых масок.
– И что за смысл сокрыт в этой надписи.
– О, очень важный. Там написано «Дешевая еда», – Эйден насладился вытянувшимся лицом Рамины и рассмеялся.
– Вы шутите?
– Нет. Но наверняка пошутил кто-то из моих братьев. Видишь ли, в империи многие верят и чтут не только Ласа, но и его брата Тоса. Темного Владыку. Многие из них носят отличительные символы. Кто-то медальоны, кто-то кольца, а кто-то делает себе татуировки. Для непосвященных это просто красивый узор. Шутка это или нет, но можно не беспокоиться, что лошадей украдут или ночью к тебе в постель заберется внучок старухи.
В дверь осторожно постучали и, после разрешения, в комнату вошел тот самый мальчишка, что посоветовал им постоялый двор. Только на этот раз он не улыбался, а с почтением и страхом смотрел на Эйдена.
– Лошади накормлены, господин. Бабушка спрашивает, когда подавать еду и нет ли у господина особых пожеланий, как у других, что останавливались тут раньше.