Меня лихорадило. В предвкушении... Возможно, это из-за того, что я готов, готов к тому, чтобы именно сегодня встретить Его, чтобы начать свои самые долгие отношения – на всю жизнь.
Но сначала – выпить!
Быстро захмелев и решив, что мне достаточно (да и бармен стал напрягать своими разговорами), я повернулся к стойке спиной. Оглядел зал, народ всё прибывал, хотя уже полчаса назад было не протолкнуться. Но взгляд всё скользил, не желая ни на ком останавливаться. Я знал, что его тут нет.
Открылась дверь с улицы... Длинный, нескладный какой-то, лохматый парень. Надо посмотреть на его глаза, поближе...
Бесновалась цветомузыка, басы били по голове... Да что же они там поставили-то? Я не мог вслушаться, не мог сосредоточиться: что-то царапало и царапало в груди – безотрывно, нудно.
Хмель ударил в голову второй волной. Зачем я столько пил? Так пьют только на свадьбах и похоронах. Свадьбы у меня не предвидится, у Макса она была уже давно... Значит, похороны? Кого хороним? Царапнуло особенно больно. Я поморщился.
Тот высокий парень будто почувствовав, что я обратил на него внимание, пробирался среди танцующих к бару. Ко мне шёл? Думаю, да, тем более, что единственное свободное место у стойки было около меня. Заказав себе пива, он сел так же, как и я – лицом к залу. Потом, повернувшись ко мне, что-то сказал. Я смог увидеть его глаза... Назвал своё имя? Он! Это – точно он!
Плохо контролируя себя, без объяснений, я схватил его за запястье и потащил к дверям. Когда мы миновали дрыгающуюся толпу, он вырвал руку и остановился. Я развернулся к нему всем телом, снова взял его за руку, пристально смотря в его глаза. Что парень увидел в моём взгляде, я не понял, но он опять выдернул свою руку, сам взял мою ладонь и теперь уже я шёл за ним к выходу.
Такси, подъезд, тесный лифт... Я начал целовать его ещё в такси, потом продолжил в подъезде. В лифте успел вытереть им все стены, благо жил достаточно высоко. Он отвечал мне, но осторожно, как-то скомкано, что ещё больше возбуждало. В моём животе уже плескался кипяток...
До кровати дойти не получилось. Помню только, что был рад, что постелил в спальне этот небольшой, но такой мягкий ковёр... Я всё делал медленно...
Всё было точно так, как должно было быть, как я представлял себе в своих мечтах, когда думал о том, который на всю жизнь.
Несколько раз он пытался что-то сказать, но я закрывал его рот поцелуем – все слова мне казались лишними.
Я никогда не кричал во время оргазма, мои партнёры – бывало. Но в ту ночь, сразу после того, как кипяток, наконец, освободил меня, я изменил своим правилам. Эхо, разнёсшееся по квартире, напомнило мне о коврах, снятых со стен перед ремонтом. Надо же... Я даже не думал, что от этого в комнатах теперь станет так гулко. Слушая свой отраженный крик от стен (разве может быть такое долгое эхо?) я стягивал использованный презерватив. Завязал его в узел и швырнул под кровать, благо мы лежали совсем рядом.
Всё-таки не надо было столько пить... Моих сил хватило на то, чтобы встать с пола, подать руку Ему, который на всю жизнь, и сделать с ним шаг до кровати.
Провал.
Глава 13
Павел
Утром, разлепив глаза, я некоторое время просто лежал. В голове не было не единой мысли, мне даже казалось, что всё моё тело: руки, ноги, каждую клеточку, даже мозг обкололи анестетиком, заморозили – я ничего не чувствовал.
Во рту было сухо. Попробовал сглотнуть. Не получилось. Язык, как наждачка шкрябал по нёбу. Да, пил. Но почему мне так плохо? Ах, да, у меня же были похороны! Похороны? Кто-то умер? Я помотал головой и сел на кровати. Он ещё спал, Тот, который на всю жизнь. Сейчас мы будем вместе завтракать.
Вернувшись из кухни: я поставил там чайник, попил и наскоро умылся; отдёрнул штору, открыл форточку. Надо же, совсем скоро привычка Кулешовых к открытым окнам привьётся и мне. Повернувшись к кровати увидел, что Тот, который навсегда, проснулся и пристально разглядывает меня своими карими глазами. У него на скуле отпечатался след... от наволочки? Я по инерции дотронулся до своей щеки. Привычная с прошлого вечера игла высунуло своё остриё, и вонзилась в те самые вчерашние царапины. Всё ещё пытаясь удержать себя здесь, с Ним, с тем, который... я ждал его голоса, его слов. Сейчас...
Не-е-ет! Лучше бы я ещё вчера воткнул в себя что-то посерьёзнее, чем это, терзающее меня сейчас остриё, и желательно поглубже, чтобы гарантированно загнуться от боли и не ходить ни в какой клуб. Чтобы ничего не знать... про себя. Но сонный надтреснутый голос того, который мог быть Им, с врачебным хладнокровием уже диагностировал всё то, чего я панически боялся уже много лет:
- Ты не расслышал, наверное, вчера, как меня зовут... Я – Арсений, можно, конечно, и Сенька, если нравится, но ты...
Вот оно! Вот, что я должен был слышать вчера в этой комнате, в том самом эхо. Но я не хотел. Другого имени не было для меня.
Зажав себе рот руками, я метнулся из комнаты, в коридор, в туалет, к унитазу. Мне было необходимо избавиться от всех чудовищных и грязных мыслей, всех видений, которые мой разум вчерашней ночью пытался воскресить в моей голове, в моей квартире. Я корчился на полу перед унитазом, хотелось вывернуть всего себя наизнанку.
Тот, который... Тот, который, не стал ИМ ушёл, когда я опустошённый и больной вернулся в спальню. Гудящей оболочкой свалился на кровать и пролежал до вечера: проваливался в свинцовую полудрёму, потом выныривал из неё и снова отключался. Открытая форточка, колышущиеся шторы; я следил за тенями и бликами на потолке – сначала от солнца, потом от разноцветных всполохов яркой неоновой рекламы.
Это было как наваждение... Мне везде чудилась эта лёгкая петелька, невесомая и парящая под потолком – буква "а". Это она сегодня ночью пульсировала, колотилась в стены моим выдохом-криком. Я не услышал... Имени не разобрал, не понял. Запретил себе...
Другого имени не было для меня.
Как и четыре года назад, я точно знал, что мне делать: опять без звонка я шёл к Максу, только теперь – прощаться. Вечер, выходной, они должны быть дома. Была даже готова вполне правдоподобная легенда – командировка в Оренбург. (Кстати, неделю назад я отказался от неё, вдоволь наевшись Ульяновска – хотелось побыть дома.) Требовалось проконтролировать новый строящийся объект и начальство всячески намекало, что было бы не плохо... Но я отказался, наотрез. Как давно это было. А сейчас... Это первое, что я сделал, когда встал с кровати – позвонил шефу и дал согласие.
Звоню. Дверь без промедления распахивается. Он, тот... Санька дома. И, судя по всему, один. Я сделал шаг назад, намереваясь трусливо отступить к лифту, к лестнице, всё равно куда, главное быть подальше от него. По моему затравленному виду, он, наверное, понял, что я не буду заходить и, более того, уйду прямо сейчас. И Санька рванул меня на себя, неожиданно дёрнув за полу куртки. Мгновение… и я оказываюсь в квартире – стою, прижимаясь лопатками к закрытой входной двери. То ли я был обессилен всеми последними событиями и своими мыслями, то ли его всё-таки здорово учат всяким захватам в этой его секции, но он проделал это так стремительно, что я толком не понял, как всё так вышло. Надо уйти. Обязательно. Сейчас... нужно... В голове билось – "А я хочу уйти?"
Пытаясь создать хотя бы видимость светского приёма, я решил спросить у Саньки, где все, и даже открыл рот, но Санька опередил меня: