В тот день был отлив. Солнце было красным, а ветер с моря резал, точно пила. Лед на затопленном пастбище был толще и тверже, чем когда-либо на памяти живущих, и с нескольких миль в округе собирались люди покататься на коньках. Среди них были и Корси. У Алекса упало сердце, когда он увидел, как подъезжают красивые экипажи и останавливаются у подножия холма. Им с Сесилией было весело в компании племянников и племянниц мисс Гатли с соседней фермы, но при виде экипажей Гатли переместились подальше, чтобы практиковаться в фигурном катании отдельно. Алекс уныло наблюдал, как выходит вся семья Корси. Мартин – старший сын, который всегда держал свои джентльменские руки в благородных карманах; Гарри, который был ровесником Алекса и не нравился ему еще больше Мартина; их средний брат Эгберт, не поддающийся описанию; а потом – девочки, которые были намного элегантнее Сесилии, но далеко не такие хорошенькие: Летиция, Лавиния, Шарлотта (которая была взрослой и уже помолвлена), Эмили и маленькая Сюзанна, которая не нравилась Алексу гораздо больше всех остальных. И все они вытянули ноги, чтобы кучер прикрутил им коньки, будто у них своих рук не было.
– О, Сесил! – простонал Алекс.
– Притворимся, будто не видим их, – ответила Сесилия. – И, возможно, они не увидят нас.
Она начала сложную фигуру.
Корси с прикрученными коньками заскользили вниз на лед. Остальные катающиеся уступали им дорогу. Два экипажа поднялись к дому Хорнби. Алекс видел, что в одном из них сидела сама леди Корси. Он знал, что в доме будет много беготни со сладким вином, птифурами[2], консервами, скамеечками для ног, шалями и каминными экранами. Ему стало жаль мисс Гатли. Сесилия не смотрела. Она продолжала кататься, и каталась она превосходно – лучше Шарлотты и остальных, которые ковыляли, хихикали и цеплялись за своих братьев.
Некоторое время спустя Корси покатились к Сесилии.
– Моя дорогая Сесилия, – крикнула Лавиния, – покажи еще раз эту фигуру. Прямо-таки показательное выступление.
Сильно покраснев, Сесилия решила остановиться, потом передумала и сделала другую фигуру, чтобы не показалось, будто она выполняет их пожелания. Все Корси, немного скользя, стояли вокруг – и Алекс среди них – стая красивых муфт и элегантных перчаток из свиной кожи. В поношенной школьной накидке и связанных мисс Гатли перчатках Алекс чувствовал себя убогим и неуместным. Корси искренне восхищались тем, как катается Сесилия.
– Ты много тренируешься… а? – сказал Эгберт.
– Только подумайте, где мы живем: восхитительное, красивейшее место! – воскликнула Летиция, махнув муфтой в сторону заводи.
Она была поэтичной. Люди находили ее бледной и интересной.
«Они не гадкие, – грустно подумал Алекс. – Они просто презирают нас за наши притязания. Как бы я хотел, чтобы нам не приходилось иметь притязания».
– Слушай, Алекс, – Мартин плавно подкатился, засунув руки в карманы. – Слушай, будь другом, ладно? Закрепи Сюзанне коньки. У нее зажимы расстегиваются или что-то в этом роде.
Алекс покатился туда, где его ждала аккуратная маленькая конусообразная фигурка Сюзанны. Хоть он и недолюбливал Сюзанну, он ничего не имел против того, чтобы поправить ее коньки. Он сделал бы это для кого угодно, и, в любом случае, у него было смутное ощущение, что это соответствует его общественному положению. Возражал он против дерзких, оскорбительных замечаний, которые Сюзанна всегда высказывала в его адрес.
Сейчас, когда Алекс приблизился, она произнесла:
– Облаченная в плащ фигура разбойника с большой дороги! Тебе в самом деле надо носить в школу этот плащ головореза?
– Да, – отрывисто ответил Алекс. – Это старинное заведение. Униформа восходит к временам королевы Елизаветы.
И он подумал, что это как раз в духе Сюзанны – зацепиться за самое жалкое и странное, что в нем есть. Он был бы поражен, если бы узнал, что Сюзанна восхищалась им так, как не восхищалась больше никем. И он был бы ошеломлен, если бы обнаружил, что она нарочно испортила свой конек и специально послала Мартина за ним. Ему никогда не приходило в голову, что она была груба с ним в отчаянной надежде произвести на него впечатление умной девочки.
Сюзанна протянула ему свою крошечную ногу настолько высокомерно, насколько умела:
– У кого ты недостоин развязать ремешок конька.
Не успев опуститься на колени, Алекс встал и откатился обратно.
– Тогда пусть этим занимается тот, кто достоин, – сказал он. – Кроме того, богохульство – так цитировать Библию.
Он был слишком обижен сам, чтобы заметить, что Сюзанна едва не плачет, но ее братья и сестры заметили и в одну секунду окружили его. Сюзанна была всеобщей любимицей.
– Бедная малышка Сюзанна! Не обращай внимания на болвана, – произнесли по крайней мере три ее сестры.
– Придержи-ка язык, Алекс, – велел Мартин.
– А? – вторил ему Эгберт.
Окруженный и злой, Алекс вынужден был задержаться. И как часто с ним случалось – и в школе, и среди Корси, – чем несчастней он становился, тем сильнее в его речи проявлялся говор деревенского мальчишки, коим он и являлся.
– Мне плевать. Она произнесла богохульство.
Гарри Корси тут же зацепился за это.
– Мане пливааать. Баг’ахууульство, – прогудел он.
Вероятно, он зашел слишком далеко. Вытянув конек, Мартин сильно пнул брата по ноге. Больше никто ничего не сказал, кроме Сесилии.
– Гарри Корси! Погоди – доберусь я до тебя! – крикнула она, развернувшись посреди фигуры – и еще раз, прежде чем смогла остановиться.
Это было слишком для Алекса. Он хотел поставить Гарри синяк под глазом, но не мог из страха заработать порку от Джозии, а теперь здесь была Сесилия в одном из своих смущающих приступов ярости. Он ринулся вперед к заводи, раскидывая Корси направо и налево, поскольку застал их врасплох и был опытнее в езде на коньках. А потом воткнул в лед носки коньков, резко останавливаясь, пока остальные, возмущенно крича, смотрели ему вслед. Так они и оказались первыми, кто увидел Дикого Всадника.
Алекс увидел, как он скачет от острова. Одно мгновение не было ничего, кроме качающихся темных деревьев, а в следующее – в воздухе появилась громадная серо-голубая лошадь в прыжке. Всадник на ее спине выглядел на фоне садящегося красного солнца черным, если не считать развевающегося оранжевого плаща. Потом лошадь одним движением приземлилась и поскакала, пробираясь через заводь среди коварных песков и замерзшего снега так, словно под ее ногами не было ничего, кроме мягкого дерна.
Шарлотта Корси, ослабев, едва успела проковылять на кончиках коньков, когда в небе возле острова появились еще двое всадников. Один за другим они пролетели и приземлились, а потом поскакали за первым. Каждый на поле мог слышать плеск и стук копыт, когда они неслись прочь – через русло реки и по самым плывунам.
Потом началась паника. Одного Дикого Всадника было достаточно для Гатли и большинства собравшихся здесь деревенских, но троих было слишком много даже для Корси. Люди катились, падали, бежали, чтобы выбраться с поля и попасть в безопасность домов. Некоторые сняли коньки и побежали, некоторые бежали прямо в коньках. Мартин и Эгберт тащили Шарлотту. Сюзанна ковыляла с помощью Гарри. В мгновение ока все оказались на дороге, торопясь домой, за помощью, к домашнему очагу и к тем, кому можно рассказать об увиденном.
Остались только Алекс и Сесилия. Они стояли бок-о-бок и наблюдали, как всадники становились всё меньше и меньше, пока не исчезли на темном краю заводи.
– Алекс, – сказала Сесилия, – это был Роберт. Я знаю, это он.
– Да, – ответил Алекс. – Это он. А остальные гнались за ним.