Затем он повернулся и крикнул:
— Крутец!
— Да, господин коннетабль, — тут же подбежал к нему управляющий.
— Мне нужно двадцать вязанок хвороста, скажи людям, что дашь по крейцеру за вязанку, и еще мне нужно вкопать жердину на три локтя в землю в центр площади. Хворост сложить вокруг жердины. Распорядитесь.
Крутец что-то хотел спросить, но по виду коннетабля понял, что вопросы сейчас не совсем своевременны. Коннетабль в упор смотрел на него — ждал вопроса.
— Я немедленно распоряжусь, господин коннетабль, — заверил управляющий.
Солдат залез на коня, выехал на середину площади и закричал:
— Сегодня эта бешеная собака, — он указал плетью на Франческу, — укусила руку, которая ее кормила, и украла деньги у господина вашего и моего, у барона Карла фон Рютте. Ее поймал слуга барона, старик Ёган и она располосовала его ножом. Дальше эта взбесившаяся тварь напала на госпожу нашу, на добрейшую нашу баронессу, и даже на сына барона, и он, и его мать ранены, но живы, их уже отвезли в монастырь.
Люди стояли в полной тишине, даже не осуждали женщину, действия Франчески повергли их в ужас, напасть на госпожу было сродни святотатству. А солдат продолжил:
— Еще она же помогала людоеду, что жил на старом кладбище и якшалась с ведьмой, и людоед, и ведьма — слуги Сатаны, и я хочу спросить вас, добрых людей, что ходят к причастию, чего заслуживает эта тварь?
— На костер ее, — крикнул кто-то.
— На костер, — тут же поддержал еще кто-то, — на костер.
— Спалите ей патлы, господин.
— Или все-таки передадим ее в руки ландфогта? — спросил Волков, хотя знал ответ заранее.
— В огнь эту тварь. Пусть катится за своим дохлыми людоедами!
— В огонь ведьму! Сколько людей извели!
— Зажарим спесивую!
— В пекло! — не унимались люди, они явно не хотели отдавать Франческу на суд графа, уж больно ненавидели ее все. Все!
Волков согласно кивал головой.
Ценник, назначенный им за хворост, был очень высок. И Крутец тут же набрал столько хвороста, сколько было нужно. Люди с радостью несли хворост за хорошую деньгу да и для доброго дела. И тут на площади появился настоятель местного храма, отец Виталий. Растолкав людей, он пробрался к коннетаблю, схватил его за стремя и спросил:
— Господин коннетабль, что здесь происходит?
— Собираемся казнить ведьму, — ответил солдат.
— Да вы с ума сошли? — искренне удивился поп. — Если она ведьма, то ее должен судить Священный Трибунал Инквизиции.
— Да? — Волков чуть подумал. — Ну, тогда казним ее за попытку убить молодого барона и баронессу.
— Я был в монастыре, баронесса в порядке и ее сын тоже, она решила простить эту несчастную.
— Вот как, а убитый слуга Ёган, тоже ее прощает?
— Ну, это будет решать барон или ландфогт, — отвечал отец Виталий.
— Ландфогт — это слишком долго, а барон слишком добрый, он ее уже один раз отпустил из подвала и вот что из этого получилось.
— Ее должны судить не вы, не берите на себя столь тяжкий груз, ноша сия не каждому по плечу, Господь наш…
Волков вдруг положил руку на голову попу, склонился к нему и, повернув его лицо к себе тихо сказал:
— Убирайся отсюда к дьяволу!
— Что? — растерялся священник.
— Пошел вон, — рыкнул солдат.
Слез с коня и снова подошел к Франческе:
— Последний раз спрашиваю тебя, ответишь…
Она не дослушала — заорала, с радостью и что было сил, и что было злобы:
— Сдохни, пес, мать твоя была…
Он тоже ее не дослушал, пнул в зубы сапогом. Женщина упала на землю, замолчала.
— И для этой бешеной собаки ты просишь суда барона? — возвращаясь к коню, спросил солдат у попа. — Он опять по доброте своей ее отпустит, и она по злобе своей опять будет служить дьяволу. Нужно сжечь эту тварь.
— Вы не в праве! — воскликнул отец Виталий.
— Ты вообще на чьей стороне, поп? — холодно спросил Волков. Он остановился и пристально глядел в глаза священнику. — Ты в этой войне за кого? За людей или за людоедов?
— Я за людей, — быстро заговорил отец Виталий. — Все люди — дети божьи, и она, — он указал на Франческу, — тоже, просто она…
— Не все люди дети божьи, — перебил его солдат, — я тут у вас повидал сатанинских выродков, и она служила им. И вот ты стоишь здесь, в сутане, и пытаешься спасти эту бешеную собаку от справедливого возмездия.
— Господь наш есть милосердие, — воскликнул поп. — Не забывайте об этом, да и не прячу я ее от возмездия. Я прошу лишь снисхождения и справедливости для нее! Суда, справедливого суда.