— Все? И свинину? Окорок? Сто лет не ел окорока, — не верил Скарафаджо.
— Окорок ему, и сыр, хороший сыр давай, и колбасу кровяную.
— Ту, в которой чеснока побольше, — уточнил Роха.
— И бобы с тушеной говядиной. И пива два кувшина, — заказал Волков.
— Неужто все сожрем? — веселился, тряся бородой, Скарафаджо.
— Ты думаешь, мне некого кормить, кроме тебя? — спросил солдат.
— Помню-помню, у тебя и семья, и холопы.
— Семьи у меня нет.
— А девка та красивая, значит, твоя… — догадывался Скарафаджо.
— Значит…
— А малая? Худая, в добром платье?
— Какая тебе разница, — Волков не хотел говорить на эту тему.
— Да никакой. Завидую просто. Все у тебя есть, да! Ты молодец, Фолькоф, всегда был молодцом, всегда знал, где самый жир.
— Про жир я знал не больше твоего, — заметил солдат.
— Да брось, ты из всех наших один, кто знал, как поближе к офицерам быть. Как дружбу с ними водить. За столами рядом сиживать.
Вроде как и простые слова, но солдата они задевали.
— Что ты несешь? — сухо спросил он.
— Да я не в упрек, Фолькоф. Но тебя все считали в роте пронырой. Офицерским любимчиком.
— Кто все? — мрачнел солдат.
— Да все, вся наша рота! Вся наша корпорация. Бителли называл тебя пронырой. И все остальные тоже, особенно после того, как пропали пятьсот шестьдесят дукатов, что мы нашли в обозе под Виченцей.
— Их украл лейтенант Руфио, все это знают.
— Да-да, Руфио, вот только нашли их мы, а отдал их лейтенанту ты.
— Так положено по контракту, знаешь, что такое контракт? И не я принимал решение, так решили старшины и корпоралы. А Руфио был батальонным маршалом, он хранил все деньги, — Волков пристально смотрел на Роху.
— Да, я знаю, что такое контракт, знаю, кто такой батальонный маршал. — Скарафаджо также не отрывал взгляда от солдата. — Да только вот в ту ночь, когда Руфио сбежал, ты разводил караулы.
— Что? — солдат глядел на сослуживца, думал, что и за оружие можно взяться.
— Это не я, это Бителли всем рассказывал. Не кипятись ты.
Солдат больше не хотел с ним разговаривать. Он просто спросил:
— Ты готов подтвердить свои обвинения железом?
— Чего? Да ты рехнулся, в самом деле? Да плевать мне на те дукаты, даже если ты и поделил их с Руфио. Что было — то быльем поросло. Давай лучше жрать. Ишь, придумал, я бы еще подумал драться с тобой, стой я на двух ногах, крепко бы подумал, а с одной ногой ты меня подрежешь, как новобранца.
Расторопная баба стала носить на стол тарелки с едой.
— Жри, у меня с тобой жрать желания нет боле, — сказал солдат, вставая и поднося кулак к носу Рохи, — еще раз увижу тебя тут…
А Роха вдруг схватился за руку солдата, тоже вскочил и заговорил:
— Бить хочешь? Бей! Зарезать хочешь — режь, только пообещай, что за моими спиногрызами присмотришь.
Солдат вырвал у него руку.
— И уйти мне некуда, — продолжал Скарафаджо, садясь снова на лавку, — жена у меня тощая, как бродячая собака, и злая, как цепная. И детей двое. И все жрать хотят. И за кров нужно платить. А к тебе я пришел не жрать, дело есть хорошее, тебе по плечу будет, умный ты. А мне одному его не осилить.
Солдат молчал, смотрел на Роху, все еще желая ему врезать.
— Ну чего ты, садись, скоро люди придут, расскажу тебе о деле.
Волков нехотя сел, сидел угрюмый, ему не хотелось знать, что за дело затеял Скарафаджо.
А тот стал есть, да так, как будто не ел уже пару дней.
— Не подавился бы так жрать, — холодно заметил солдат, которого Роха раздражал.
Тот усердно жевал и вместо того, чтобы ответить Волкову, стал размахивать рукой, привлекая к себе внимание. Солдат взглянул.
У двери стояли двое бродяг. Ну, почти бродяг. Один невысокий южанин в замызганной одежде, а второй явно местный, высокий, рыжий, тоже небогатый на вид. Они завидели Роху, подошли к столу. Скарафаджо звал их сесть, даже подвинулся на лавке, но эти двое кланялись и стояли, ждали приглашения от Волкова. А тот не торопился, разглядывал беззастенчиво.
— Вот, Фолькоф, — заговорил Роха, — это наши друзья. Пригласи их за стол, и мы разъясним тебе дело.
— Роха сказал, что собрались вы зарезать купчишку какого-то на мосту, что у южного леса, там место удобное, — заговорил солдат со зловещей усмешкой. — Я согласен, зарежем мерзавца, но пол талера у него хоть будет?
Двое пришедших отчаянно мотали головами, не соглашаясь резать купца. Смотрели на него с ужасом.
— Да не пугай ты их, чертов головорез, — серьезно сказал Скарафаджо, — у честных людей от твоих шуток живот скрутить может, за стол их лучше позови, они не знаю даже когда ели.