— Садитесь, господа бюргеры, — Волков жестом пригласил их. — Угощайтесь, иначе этот колченогий один все сожрет.
⠀⠀
⠀⠀
⠀⠀
Глава 2
⠀⠀
вое незваных гостей скромно присели на лавки.
Роха хотел их представить.
— Это… — начал он.
— Пусть сами скажут, — перебил его солдат.
Рыжий, длинный откашлялся, волновался заметно, и сказал:
— Яков Рудермаер, кузнец оружейных дел и столяр. Немного.
— По тебе не скажешь, что оружейник, — заметил Волков, разглядывая его. — Ты местный?
Оружейники всегда и везде народ зажиточный. А этот был не так чтобы…
— Нет, я из Вильбурга.
— А что в Вильбурге не сиделось, там оружейники не бедствуют.
— Я из подмастерья вышел, стал мастером, хотел свою мастерскую ставить, а цеховые старшины запросили двести талеров.
— Ясно, ты, понятно, отказался платить.
— Не отказывался я, просил на десять лет, а они сказали: пять, и точка. Я вспылил, ругал их свиньями и крысами, они выгнали меня из цеха и пожаловались в магистрат, и меня из города выгнали. Велели пять лет в город не ходить.
— Ну, а тебя откуда выперли? — спросил солдат у второго незнакомца.
— Меня зовут Винченцо Пилески, — заговорил второй, постоянно моргая карими глазами.
— Из Фризии? — уточнил Волков.
— Да, а откуда вы знаете? — удивился Винченцо.
— Дурья ты башка, — сказал Скарафаджо, — я ж вам говорил, что мы с господином Фолькофом там воевали. В твоей Фризии три года. Уж ваш акцент ни с каким не спутаешь.
— Ну, а тебя что сюда привело? — вернулся к вопросам Волков.
— Ну, я повздорил с отцом невесты, — невесело сказал фризиец.
— Он четыре раза просил руки, папаша, аптекарь, считал, что жених девушке не ровня, отказывал. Последний раз принялся его бить, парень не стерпел и надавал отцу невесты тумаков. Братья невесты обещали его прирезать, — рассказал Скарафаджо.
— Да, — подтвердил Виченцо Пилески. — Все так.
— Значит, за пару тумаков папаше сынки пообещали тебя прирезать?
— Да.
— Он бил его поленом, старик две недели валялся, — добавил Роха.
— Да, — снова кивал фризиец.
— Ну, ясно, — усмехнулся солдат невесело, — если мне нужно будет кого-то облаять или отлупить поленом, я дам вам знать. А теперь ешьте, добрые люди.
Он хотел встать, но Роха поймал его за рукав.
— Да стой ты, Фолькоф, мы тебе сейчас все расскажем.
— И что вы мне можете рассказать? Как стать нищим бродягой?
— Сядь, — тянул Роха, он глянул на фризийца, — ты принес?
— Да. — Тот полез под одежду.
Он достал кожаный кошель, высыпал из него черный порошок и протянул солдату на просмотр.
— Ну, — сказал Скарафаджо, глядя на Волкова, — знаешь, что это?
— Зола с помойки, — пожал плечами тот.
— Зола, говоришь, — оскалился Роха и приказал Винченцо Пилески: — Давай!
Тот насыпал золу на край стола, поднес свечу и…
Порошок загорелся ярко, быстро и сильно, с шипением. Белый дым облаком взвился в потолок. Волков от неожиданности отпрянул. А огонь так же быстро погас. Все присутствующие в трактире обратили на них внимание, особенно пристально глядел на посетителей трактирщик.
— Ну, — улыбался Роха, — а теперь-то знаешь, что это?
Теперь Волков знал, что это. Этот запах он не перепутал бы ни с чем.
Это был порох, только тот порох, что солдат видел до этого, напоминал серый жеваный хлеб, а не черный порошок.
— Ну и что ты мне хотел показать из того, что я не видел? — спросил Волков у Скарафаджо. — Порох я последние девятнадцать лет нюхал.
— Это новый порох, понимаешь? — горячился Скарафаджо. — Такого ты еще не видел. Он выглядит по-другому, от него другой дым, заметил, сколько дыма?
— Новый порох, старый порох, суть одна — никакой порох никогда не будет стоить хорошего арбалета. Аркебузы годны только для выстрела в лицо, а пистоли — и вовсе безделица.
— Послушай меня, Фолькоф. Теперь все будет по-другому, верь мне, брат-солдат. Все будет по-другому, — Роха говорил со страстью, готовый драться за свою правоту.
— Брось, Скарафаджо, года три назад, у Энне, мы построились в баталию, и на нас налетели рейтары, пытались зайти с фланга, но мы успели перестроиться. Они наткнулись на фронт, я оказался с арбалетом в первом ряду, враги остановились шагах в десяти от нас, стреляли рядами, хорошо были выучены. Я видел, как крутились колесики у них на пистолях, как вылетали искры, они делали залп за залпом, пока все ряды не отстрелялись. Кое-кому из наших, из тех, у кого был слабый доспех, досталось. И мне досталось. Две пули были мои, одна в кирасу, одна в шлем, — солдат сделал паузу, — видишь, Скарафаджо, я сижу перед тобой. Рейтары не пробили ни кирасы, ни шлема, а одного из них я убил. Из арбалета, Скарафаджо, я влепил ему болт в кирасу, он вошел на два пальца. Когда товарищи, поддерживая, увозили этого рейтара, он болтался в седле из стороны в сторону.