— Это было раньше, раньше, брат-солдат, аркебузы — дрянь, пистоли — дрянь, старый порох тоже дрянь. Новый порох — это дело, новое оружие — это дело! — не сдавался Роха. — Мы покажем тебе новое оружие. Порох — это дело, Фолькоф, поверь мне, брат.
— Чушь, — возразил солдат, — что еще за оружие с порохом? Если ваше пороховое оружие тоньше ноги и пуля меньше сливы, то это безделица. Пушки — да, все остальное — баловство.
— Послушай, Фолькоф…
— Хватит, Роха, ешь спокойно, и вы ешьте, господа бродяги, я угощаю, — прервал его Волков.
Роха уткнулся в кружку с пивом, кажется, он сдался. И Винченцо Пилески был невесел, ел без аппетита, про запас, наверное. А вот молодой мастер не собирался сдаваться. Он не ел, смотрел на солдата и, чуть подумав, сказал:
— Из своего оружия с новым порохом я пробью вашу кирасу на пятидесяти шагах.
Все перестали есть, молчали, глядели на Волкова. Тот начинал злиться из-за ослиного упрямства этих людей.
— Из какого-такого своего оружия ты пробьешь мою кирасу? — четко выговаривал он слова с заметным раздражением.
— Он сделал мускетту, — пояснил Роха. — Когда я только записался в терцию, у нас начинали их делать, но их мало было. А сейчас стали появляться и здесь.
— Я изготовил мушкет, — заявил Яков Рудермаер, твердо глядя в глаза солдату. — И из него, с новым порохом, я пробью вашу кирасу на пятидесяти шагах.
— Ты ж не видел мою кирасу, — напомнил Волков.
— Пробью, какая бы ни была, — продолжал упрямствовать рыжий мастер.
— Готов побиться об заклад? — солдат нехорошо усмехнулся.
— Готов, — твердо говорил Яков Рудермаер.
— Ты ж нищий, что поставишь?
— Поставить мне нечего, — молодой мастер вздохнул.
Солдат поднес к его лицу кулак:
— Если пробьешь мою кирасу, будем разговаривать дальше, а не пробьешь…
Все поняли.
— Я согласен, — продолжал упорствовать Яков.
— Нет, нет, — заговорил Роха, обращаясь к солдату, — он шутит, шутит он, он не согласен. Он дурень и не знает тебя, Фолькоф.
— Я согласен, — снова повторил Яков Рудермаер.
— Дурья ты башка, у него кулак — что твой молоток, вдарит — покалечит.
— Пусть, — упрямствовал мастер.
— Я так не согласен, — покачал головой Роха, — ты, Фолькоф, мне мастера покалечишь. Нет, так дело не пойдет.
— Так, где проверять будем? — не слушая приятеля, спросил Волков у Якова.
— Завтра на рассвете у северных ворот встретимся, там, за стеной, много пустого места. Там проверим.
— На том и порешили, — подвел итог Волков, — а что вы не едите? Ешьте, ешьте, сейчас еще пива попрошу.
⠀⠀
⠀⠀
⠀⠀
Глава 3
⠀⠀
гнес огляделась, не слышит ли кто, и зашептала солдату в ухо:
— Блудная она, всем улыбается, всем отвечает. Нет, на простых и не смотрит, возницы да приказчики ей говорили, так она кривилась, а всем, кто в добром платье, улыбается. С одним таким и вовсе встала и говорила посреди улицы. Тот в добром платье был и при оружии, и цепь у него имелась. С ним вот и говорила. Меня гнала, чтоб я не слыхала, о чем. Но я слыхала. Уговаривались они нынче ночью свидеться. Тот, видно, богатый, портки у него так широки, что в них и двое влезут. И на лентах снизу подвязаны, и чулки у него белые, аж глаз ломит. И цепь серебра толстого. Сказал, что ночью, после захода придет. А сейчас она велела воду к нам в покои подать. Волосы моет и бесится, что рубахи свежей нету.
— А оружие у него какое? — спросил солдат. — Как у меня?
— Какое там, короткое, с локоть, а ручка в серебре, а у вас-то в золоте. Вам-то он не чета.
— Стар, молод?
— Молод, вам-то в сыны будет.
— Не спи, как она куда пойдет, за мной приходи.
— Так и сделаю.
Агнес поела и ушла в покои. Солдат даже усмехнулся про себя: «Бойкая шалава эта Брунхильда, хорошо, что взял с собой Агнес, она за подружкой присмотрит. В первый же день себе нашла забаву. Ну, а я гляну, что за господин этот в широких портках да при оружии».