Приор встал рядом, как и другие, стал наблюдать за действиями монахини.
— Не молчи, — велел архиепископ, взглянув на него, — что сегодня случилось?
— Ничего, что достойно вашего внимания… — начал брат Родерик.
— Кроме… — продолжил архиепископ.
— Кроме письма от вашего брата.
— Конечно, от епископа Вильбурга. Другие братья меня редко беспокоят.
— От него, монсеньор.
— Что желает мой брат? — вздохнул архиепископ.
— Желает, чтобы вы даровали рыцарское достоинство одному доброму человеку. И причем без промедлений.
— И что задумал епископ Вильбурга?
— Пытаюсь выяснить, — склонился перед господином приор.
— Значит, не знаешь.
— Пытаюсь выяснить. Но, зная норов нашего добродетельного епископа, боюсь, что деяние это будет не во славу Матери Церкви нашей.
— Да уж не во славу, — согласился Его Высокопреосвященство. Помолчал и продолжил: — Думаешь, он опять затеял какое-то воровство или войну с каким-нибудь соседом?
— Грешен, что так думаю, монсеньор, — согласился приор.
— Ну а человек, о котором просит мой брат, кто он? Знаешь о нем что-либо?
— Из добрых людей, аббат Деррингхофского монастыря писал о нем, я вам докладывал.
— Не помню.
— Он убил в поединке миньона принца Карла фон Ребенрее. И высек на деревенской площади одного из безбожников Гиршей.
— Ах, это он! Я помню, ты рассказывал про него. Он тверд в вере?
— Аббат пишет, что тверд и не алчен. И еще он вырезал вурдалака с его выводком и провел в одном баронстве аудит. Я думаю, что наш благочестивый епископ в союзе с эдаким головорезом натворят таких дел, что у еретиков опять появится повод злословить по поводу святых отцов.
— И что думаешь делать?
— Думаю, что благоразумно не дать свершиться тому, что задумал наш добродетельный епископ. Чтобы не давать повода врагам нашим для хулы нашей.
— И…?
— Выдворю его из города или посажу под замок на пару месяцев, а потом выдворю.
— Угу, — архиепископ на мгновение задумался, — а на кого же ты собираешься опираться, если будешь сажать в подвал добрых и смелых людей, твердых в вере, что достойны самой большой награды. Неужто на ленных рыцарей? Или на свободных рыцарей? Или на солдат, что алчут только серебряные сольдо? Кто станет опорой твоей в трудный час?
Приор растерянно молчал.
— Итак, что ты намерен предпринять? — продолжал архиепископ.
Монахиня намазала ему ноги и теперь заворачивала их в полотно.
— Ну, если мы дадим им то, о чем просит епископ, мы можем получить очередную неприятность. Может, просто отказать солдату в чести? Он уедет отсюда и не будет служить епископу.
— То есть мы откажем епископу, моему брату, в его просьбе и не наградим человека, который этого заслуживает?
— Да, монсеньор, сие будет разумно до тех пор, пока мы не узнаем планов добродетельного епископа Вильбурга.
Архиепископ поглядел на приора тяжелым взглядом и произнес:
— А напомни-ка мне, сын мой, ты ж хорошо помнишь все цифры, когда в последний раз еретики стояли под стенами нашего города, сколько добрых людей прислал нам епископ Вильбурга?
— Кнехтов более тысячи человек, монсеньор.
— С добрым ли оружием были они?
— С добрым оружием, монсеньор. И с хорошим обозом.
— А ленных рыцарей, а других всадников он присылал?
— Присылал, монсеньор, всех рыцарей числом двадцать два, все были с ратными людьми и с холопами. И кирасир более шестидесяти. И от личной охраны епископа жандармы были, семь копий.
— Личной охраны семь копий, значит, от него, — задумчиво повторил курфюрст Ланна, — это все?
— Еще шестьдесят арбалетчиков и шесть двадцатифунтовых кулеврин с огненным запасом. А еще казна пришла от него. Шесть тысяч золотых дукатов, — без запинки выпалил приор.
— А посильна ли помощь эта была, мог ли дать епископ Вильбурга больше?
— Помощь удивительна была для столь небогатого епископства, удивлялись мы все, как благочестивый епископ Вильбурга смог собрать такую рать и столько денег. Думаю, что он отдал все, что у него имелось.
— Угу, угу, — архиепископ смотрел на своего канцлера, — значит, ты помнишь про помощь брата моего и тут же предлагаешь мне отказать вернейшему из подданных моих, брату моему, да еще и посадить под замок человека, что славен подвигами своими?