— А что же делать? — крикнул один из солдат. — Мощи мы забрать не можем, сидеть здесь среди язвы и ждать, пока этот раненый Ливенбах вернется за своим щитом и штандартом?
— А он вернется, — загалдели солдаты.
— Такие господа завсегда за своими гербами возвращаются, — говорили другие.
— Потеря штандарта для господ позор! Потеря чести!
— Если вернется, что будем делать?
Все смотрели на Волкова, ждали его ответа, и он ответил так, как никто не предполагал:
— Конь у него был хорош, и доспех его мне тоже понравился. Если он оправится от раны и вернется, мы его убьем, и коня я отдам вам, а доспех заберу себе.
Кавалер говорил так, зная, что от раны рыцарь так быстро не оправится. Так что пара дней в запасе была.
— Сгинем мы здесь с таким господином, — тихо буркнул кто-то из солдат.
Другие, может, его и поддержали бы, но вслух никто не высказал недовольства.
Не давая времени для размышлений, кавалер распорядился:
— Пруфф, десять человек со мной, отвезти воду в цитадель.
— Да, господин, — ответил капитан, но не сразу, а чуть помедлив.
Пруфф думал, как быть, но выхода из сложившейся ситуации он пока не находил и поэтому решил подождать денек-другой.
Честно говоря, Волков и сам не знал, что делать, но он надеялся, что Брюнхвальд все-таки откроет ему ворота. Он очень на это надеялся.
⠀⠀
— Вы мошенник, Фридкофф! — орал Брюнхвальд с башни над воротами. — Мошенник!
— Меня зовут Фолькоф, — поправлял его кавалер, задирая голову вверх так, что шлем начинал сваливаться.
— К дьяволу, какая разница, все равно вы мошенник! Убирайтесь, иначе я прикажу арбалетчику пристрелить вас.
— Прекратите, Брюнхвальд, честным воинам недостойно так ругаться, да еще при наших людях. Скажите лучше, чем я вас так разгневал?
— Что? Недостойно я себя веду? — еще больше злился ротмистр.
— Извольте объяснить, в чем ваш упрек.
— Вы вчера пытались подкупить моих людей у меня за спиной. Вы бесчестный человек!
— Ваш упрек напрасен, — крикнул кавалер, — они сразу сказали мне, что сообщат об этом вам. И, видимо, так и поступили.
— Вы не должны были вести дела с моими людьми за моей спиной! — Брюнхвальд грозил кавалеру пальцем с башни.
— Я и не собирался, они сказали, что вы отдыхаете, тогда я попросил вас не беспокоить, вот и все. Ваши упреки напрасны. Я сам пару лет просидел в осадах и знаю, что это такое.
— Не надейтесь, вам не удастся подкупить меня и моих людей сыром, вяленым мясом и вином. Убирайтесь!
— Я и не надеялся вас подкупить, я надеялся с вами подружиться. Вот сейчас привез вам воду, я взял ее из реки, выше по течению, мы сами такую пьем.
— Вы надеетесь, что мы откроем вам ворота или спустим вам мощи за ваши подарки? — орал Брюнхвальд, но уже не так зло, как прежде.
— И то, и другое меня бы устроило, — отвечал кавалер.
— Не надейтесь, вы ничего не получите, слышите, Фолькоф, ничего. Нам не нужна ваша вода. Уезжайте.
Это было то, чего Волков боялся больше всего: суровый ротмистр и не собирался уступать.
— Ладно, Брюнхвальд, — крикнул кавалер то ли устало, то ли разочарованно, — я поставлю бочки у ворот, заберете их, когда мы уедем.
— Делайте что хотите, Фолькоф, можете ставить у ворот, можете вылить в канал, ваша вода нам не нужна.
Волков вздохнул и велел своим людям сгрузить бочки к воротам.
Он был подавлен, хотя виду и не показывал, нельзя, чтобы люди его видели уныние своего командира. Поэтому он держался горделиво и даже поигрывал плетью. И он не ожидал, что ему закричат с башни, но не громко, чуть сдавленно:
— Господин, господин!
Кавалер поднял голову и увидел солдат Брюнхвальда.
— Что вам? — спросил Волков.
— Наш припадочный ушел, и мы хотели сказать вам спасибо за воду. У нас ее совсем не осталось, черпаем жижу со дна, дождей-то не было неделю уже, а из колодца вообще пить нельзя, тухлая она, даже глядеть на нее страшно, не то что пить.
— Пейте, добрые люди, я еще привезу, — пообещал Волков.
— Господин, мы отдали бы вам мощи, — заговорил другой солдат, — да наш старик грозился повесить тех, кто это сделает, а он повесит, с него станется.
— А вино вам понравилось? — спросил кавалер.
— Вкуснее и не пробовали за полгода, что тут сидим, нам и разбавленный уксус был бы сладок.