— Ну, что застыл, убогий! — крикнул он. — Давай уже!
И дурак дал, теперь он бил не по коню, а по седоку, но рыцарь встретил удар как и положено, легко отвел его щитом и, чуть склонившись вперед, мечом проткнул дураку сердце. Молот отлетел от камня мостовой, дурак выронил его из рук, стоял, лапал себя за грудь в том месте, где только что была холодная сталь. Как он подыхает, кавалер смотреть не стал, тронул коня ко второму, тот наклонился, чтобы поднять топор, Волков подъехал к нему и как положено, с оттягом, махнул секущим ударом по голой спине, так что кожа расползлась, так что белые торцы разрубленных ребер вылезли. Дурак поднял голову, глянуть, что это там такое его беспокоит, и не было ни страха в его тупых глазах, не было ни боли, ни удивления, он просто тупо смотрел, как над ним поднимается меч и как опускается ему на голову, раскраивая ее. Да так, что глаза его вдруг стали глядеть в разные стороны.
А кавалер думал о том, что не сильно ли рубил, не повредил ли драгоценный меч о крепкую башку дурака.
И тут перед его глазами мелькнуло что-то, и его залило густой и горячей кровью, и на доспехи, и на лицо попало. И он увидал, как из шеи коня выходит лезвие косы, ржавое, но с хорошо заточенным краем. И кровь струилась по лезвию и по гриве коня, и на руки летели крупные капли. А конь не заржал даже, не встал на дыбы, просто стал валиться, и не как обычно падают кони, а вперед, словно передние ноги подкосились. Волков едва успел вытащить ноги из стремян, как конь рухнул на мостовую. Кавалер и сам не знал, как отразил удар косой и не угодил левой ногой под падающего коня. И как устоял, хотя и получил еще один удар косой по шлему и плечу.
Волков сделал пару шагов назад. Собрался, поправил шлем и огляделся. Доктор Утти стоял в пяти шагах от него, улыбался. Он был настолько близок, что в большую дыру на маске кавалер видел обломки его черно-желтых зубов и почти черные, видимо, от болезни губы. А еще по маске ползали сотни вшей. Но не цвет губ доктора удивил воина и не его вши, а то, что правее Утти как ни в чем не бывало стоял дурак с дырой в груди и сжимал в руках молот, а еще правее стоял второй дурак с разрубленной башкой и с топором. Хоть и стоял он скособочившись, и хоть часть головы его чудом держалась, едва не отваливалась, топор, тем не менее, он сжимал крепко.
— Хе-хе-хе, — засмеялся доктор черными губами, — рыцарь, рыцарь, думал, убил нас, наверное, уже радовался… А теперь стоит и не понимает, что тут творится. Наверное, молишься про себя, а? Может, и портки попачкал.
А вот тут доктор ошибался. Не молился кавалер и уж тем более не пачкал портки. Пару раз за свою солдатскую жизнь попадал он в ситуации и похуже этой. Он понимал, что перед ним необычные враги, но они не были неуязвимы.
— Ну, скажи что-нибудь, рыцааарь, — продолжал противно подскуливать доктор Утти. — Расскажи, как молишься да кому.
— Этого коня, которого ты, вшивый выродок, убил, я взял в честном поединке со славным кавалером Кранклем и получил за него тяжелую рану на всю жизнь. А стоил этот конь восемьдесят талеров, и этого коня я вам, гнилью вонючему, не прощу. Вот такая у меня молитва.
Волков шагнул вперед, и, как и ожидал, доктор, да и дурак с молотом, сразу на это среагировали, и коса и молот взвились в небо, чтобы опуститься на него. И тогда кавалер сделал шаг в ту сторону, где поднимал топор дурак с разрубленной головой, быстрым движением мечом отодвинул поднимающийся топор и плечом с силой толкнул дурака, тот не устоял на ногах, уселся на мостовую, и кавалер двумя быстрыми ударами разнес ему остатки головы, так, что куски разлетелись. Уродец улегся и упокоился, хотя топора так и не выпустил из рук. Волков сделал еще два шага назад, чтобы не попасть под молот, коса его волновала меньше, косой доспех не пробить, только лицо поберечь стоило, но ты еще попробуй попади. А вот с молотом шутки плохи. Хорошо, что молот был у дурака, а не у доктора. Волков огляделся и произнес:
— Ну вот, одним меньше. Ты уже не так болтлив, вшивый доктор?
Доктор и вправду больше не болтал, он оскалился и, подвизгивая и пританцовывая, как дурак, кинулся на кавалера, попытался колоть его в лицо своею косою, и болван с молотом тоже попытался нанести удар. Бил он однообразно, поднимал молот к небу и старался со всей силы опустить его на Волкова.
Удар был медленный, но уж если попал бы, то кавалеру пришлось бы худо. И что мешало Волкову быстро расправиться с этими двумя, так это то, что действовали они слаженно, били почти одновременно, заходили с разных сторон, ему приходилось непрерывно перемещаться и ждать своего шанса. И еще доктор все время нервно и противно похихикивал от азарта. Наконец кавалеру выпал шанс, доктор отошел слишком далеко, чтобы зайти сбоку, а дурак не стал его ждать и попытался в очередной раз обрушить молот на кавалера. Волков опять легко ушел от удара и, сделав шаг навстречу, дотянулся мечом до недоумка. Самым кончиком меча кавалер достал до его правой руки и, как бритвой, срезал тому правую кисть. А дурак снова стал поднимать молот к небу одной рукой, поднял и удивленно уставился на свою отрубленную кисть, которая все еще висела на древке молота. Рискуя получить удар косой, вместо того чтобы уйти в сторону, Волков решил довести дело до конца. Пока недоумок медлил, кавалер вновь шагнул и точным движением отсек ему и вторую руку. Молот вместе с руками упал на мостовую. И тут же Волков получил удар косой по плечу и шее. Коса только звякнула о доспехи. Кавалер сделал шаг в сторону, поправил шлем и сказал: