Ростислав хмыкнул:
– Ну, ты сказал! А как отнесется Полина к предложению сменить прописку? Кстати, не забывай, я ее еще не видел. Вдруг упрется? Так я не договорил. У тебя неделя на размышления, академик Каманин! В следующую пятницу я появлюсь снова. Если что-то надумаете, то суммарный вес не должен превышать шестьсот килограммов. На всякий случай. Да, на мебель тоже не рассчитывайте. Времени будет около пятнадцати минут. Это все. Так говорите, Полина в моей бывшей комнате? Интересно...
Оставив отца переваривать условия «капитуляции», он вышел в коридор, обогнул старую знакомую – стремянку, и постучал в новую филенчатую дверь с розовой перламутровой ручкой. Из-за двери донесся звук, будто корове наступили на хвост. Ростислав расценил это как предложение войти. Повернув ручку, он вошел в комнату и замер на пороге.
Обстановка, как в номере за рубль восемьдесят районного отеля восьмидесятых годов: кровать, прикроватные коврик и тумбочка, пара стульев. От прежней обстановки сохранился лишь аквариум с вуалехвостами. Над кроватью в бра горит одинокая лампочка мощностью не более сорока ватт. Единственный предмет роскоши – черные бархатные шторы. Очевидно, оставлены с целью маскировки. На кровати задницей к нему свернулась калачиком небольшая женщина. Темные волосы собраны в пучок. Не поворачиваясь к вошедшему брату, она буркнула:
– Ну, что еще!
– Пицца, сеньорита! – произнес, усаживаясь на стул, парень.
Стремительным движением она подхватилась с кровати и направила прямо ему в лицо кулак с зажатым баллончиком. Распылитель смотрел прямо в глаза Ростислава.
– Не двигайся! – приказала женщина. При свете одинокого бра она казалась еще более изможденной, чем отец. Глаза горят лихорадочным блеском и ненавистью. – Постой! – внезапно выдохнула она и бросилась к письменному столу. Отворила створку, взяла фото... всмотрелась.
Отставив в сторону баллончик, бросилась на шею, заплакала.
– Ростик!
Зарыдала. Отстранилась. Оглядела. Снова уткнулась в грудь. У Ростика защемило сердце. «Надо же, – удивился он, – выходит, душа напрямую связана с телом. А еще у них с сестрой когда-то текла одна кровь. Правда, по разным пуповинам».
– Полина, – пробормотал он, – сестренка!
Получилось даже нежно. Давно так нежно ни с кем не получалось. На Ингу он больше ворчал, чем нежничал, не мудрено, что она предпочла Иннокентия. Разве что с Машей...
– Ну, что, не признала сразу братца? – весело спросил он.
Она отрицательно помотала головой.
– Думала, опять «гэбэшник» воспитывать приперся. Как они мне надоели! Ты надолго?
– На выходные.
– Так мало... а кто ты, что ты?
Ростислав рассмеялся. И неожиданно ответил правду:
– Авантюрист космического масштаба!
– Ого! – удивилась сестра. – И я хочу!
– Тебе местные авантюры еще не надоели? Я думал, уже сыта по горло. На отца жалко смотреть!
Она помрачнела.
– Папу действительно жалко. У него и без меня проблем хватает, но пойми меня! Я не хочу жить, как свиноматка! Жрать принесут, дерьмо вычистят, а ты ни о чем не думай – исполняй свою основную обязанность. В Хайфе донимали: «порядочная еврейская девушка брюки не носит; порядочной еврейской девушке аспирантура ни к чему; порядочные девушки выходят замуж в двадцать один и к тридцати у них уже трое ребятишек!» Приехала сюда, так и тут за меня думают-решают! Надоело! А ты и вправду можешь взять меня с собой?
– Запросто! – честно ответил брат. – Но обещай мне...
– Все, что угодно, кроме выйти замуж за какого-нибудь... э...
Указательным и большим пальцами брат зажал ей губы.
– Никогда не перебивай меня! – строго сказал он. – Слушай меня внимательно: своим семейным положением распоряжаться будешь сама, а пока мне обещай не задавать никаких вопросов, кроме как «когда мы отъезжаем» и «что с собой брать».
– Когда мы отъезжаем? – тут же выпалила Полина.
– В понедельник. Шесть утра. У почтамта нас будет ожидать автобус.
– А что с собой брать?
– Одежду, предметы туалета, можно пару любимых книг. Мобильник можешь оставить здесь – там, куда мы едем, очень плохо со связью.
Полина с готовностью кивнула и тут же спросила:
– А можно третий вопрос?
– В порядке исключения.
– Когда можно будет спрашивать?
– В среду утром.
Брат с сестрой проговорили до четырех утра. Сперва о своем горьком житие-бытие поведала Полина. Училась в школе, затем поступила в Еврейский университет в Иерусалиме на факультет математики и естественных наук, через три года получила степень бакалавра. Обучение проходила по программе «Амирим» – для наиболее одаренных студентов. Еще через три года достигла степени доктора. Тут начала чудить мамочка. То вознамерилась выдать ее замуж за арабского шейха, забыв, что женитьба мусульманина на еврейке может привести к третьей мировой войне, то пыталась купить ей галантерейный магазин, то лишала карманных денег. В конце концов нервы у Полины не выдержали, и она вернулась в Минск – к отцу.
По сравнению с «демократическим» Израилем, здесь сразу бросались в глаза типично эсэсэсэровские пережитки: прогосударственные СМИ, скользкие разговоры относительно политического момента, ужесточение таможенных правил и прочее. Естественно, поиски единомышленников привели к националистам. Здесь красиво рассуждали об опасности президентской диктатуры, хаяли несознательный электорат и расписывали красоты демократических государств типа Дании и Швеции. Многие из новых соратников Полины были национал-демократами настолько, что даже не знали белорусского языка и изъяснялись на смеси польского с французским.