Хоть бы даже и мужчины с мужчинами.
Стаунлафер, далёкий от подобных наклонностей, едва не поёжился, представив граба элс Штесшенжея, тучного и рано полысевшего, в постели с визенграбом элс Зесшенсеном, которому и двадцати не было, кудрявым и хорошо сложённым. Это как если бы юную деву подложить отвратительному старику, подумал он.
И тут же, сказав себе: «не моё дело», сконцентрировался на том, чтобы удержать контроль за выражением лица и движениями тела.
На все эти мысли и реакции ушло у него не больше двадцати биений сердца, за которые граб элс Штесшенжей успел повернуть голову к своему любовнику и приподнять левую бровь:
— Вы полагаете, друг мой?
— Судите сами, — ответствовал элс Зейсшенсен, — Император — в возрасте эфеба[36],Дорант— муж опытный, сильный и, как вы могли видеть, привлекательный. — Граб при этом скривился. — Не мне вам рассказывать, как опытный муж может соблазниться — и соблазнить — эфеба.
— И что нам с этим делать? — Спросил граб, глядя на элс Зейсшенсена с интересом.
— В Империи это запрещено, — пояснил стаунлафер. — С простых людей сдирают кожу, дворян вешают. Обоих.
Ему было приятно видеть, как вздрогнули оба.
Граб элс Шстесшенжей, как и ожидалось, сориентировался первым:
— Как мы можем это использовать?
Элс Зейсшенсен пожал плечами:
— Очевидно, надо ославить Доранта публично.
— Как именно? Мы не можем делать подобные заявления.
— Ну, у нас же есть здесь свои люди.
Граб, против ожидания стаунлафера, показал себя человеком рациональным:
— И ты хочешь сказать, — он не удержал корректное «Вы», — что гильдмайстер Ронде, который у нас тут единственный человек, более или менее действующий в наших интересах, захочет рисковать, обвинив своего Императора в неодобряемых наклонностях? — В голосе граба зазвенело неприкрытое презрение. Каким бы он ни был в отношении подчинённых, дураков среди них он не любил.
— Зачем же? Мы ведь можем воспользоваться слугами? — Ответил бесстрастно визенграб. — Пусть наши слуги поговорят со слугами гильдмайстера, а те, уверяю тебя, — элс Зейсшенсен вернул фамильярное обращение, — не замедлят разнести то, что нам нужно, по всему городу.
Элс Штесшенжей прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Потом вдруг выпрямился и пронзил стаунлафера острым и требовательным взглядом:
— Да. Так и сделаем. Стаунлафер, вы займётесь.
Глава 17. Уаиллар
Аиллуо не смеются над другими. Аиллуо не смеются и над собой.
Аиллуо — воины, их должны уважать враги, а значит, должны уважать и соплеменники.
Уаиллар же не только воспринимал себя теперь как жалкого уолле, которого не стыдно осмеивать, но почему-то испытывал от этого странное удовольствие.
Ох, он же гордился тем, что был великим воином! Воином, которому давно не было равных в клане!
Военным вождём, которому Великий Вождь постоянно доверял возглавлять Походы Чести.
Военным вождём, который постоянно приводил из этих походов целых и невредимых воинов аиллуо, ушедших с ним, потому что он Точно Знал Всё, Что Касается Войны.
Теперь ему это было смешно. Потому что теперь он Точно Знал, что всё, что было известно ему про войну раньше — была чушь, ложь, ерунда, основанная на опыте мелких стычек, а не на знании настоящей войны.
Теперь он точно знал, на личном, собственном опыте, совсем другое.
Во-первых, он увидел, что аиллоу многокожих, где держали его жену, действительно громадно по сравнению с аиллоу его клана. И что там живёт куда больше многокожих, способных сражаться (и даже если не считать круглоухих не-воинов и самок), чем вообще есть в его клане воинов.
Во-вторых, он узнал, испробовав на собственном опыте, что оружие многокожих значительно превосходит всё то, что Старейшие из аиллуо дозволяют использовать воинам.
Да рубит оно любое ааэ, если правильно ударить, и нет от этого защиты.
В-третьих, он узнал, что скорлупы, которые надевают на себя многокожие для битвы, нельзя пробить ни ааэ, ни метательными ножами.
А главное, узнал он, что громотрубы многокожих убивают воинов аиллуо мгновенно и неотвратимо.
А ещё важнее, что он научился пользоваться этими громотрубами.
А самое важное было — что ему это позволили, когда он показал, что не враг многокожим.
И с тех пор жизнь его изменилась резко и навсегда.
Потому что Уаиллар перестал считать аиллуэ высшими существами, а всех круглоухих — полуживотными.
Потому что нельзя считать полуживотным Старого или калеку-воина: от них на сто шагов шибает воинской доблестью и мужеством.
36
Эфеб — юноша-подросток в Древней Греции. На языке Гальвии он называется иначе, но воспроизвести этот набор шипящих с одной гласной не в силах человеческих. Эфебофилия же — как страсть зрелого мужчины к юноше в начале пубертата — в Гальвии развита, пожалуй, даже сильнее, чем в Древней Греции. Принятая там система образования, отрывающая детей от семьи для помещения в интернаты, весьма тому способствует.