Всех их игнорировали… Им обидно не доверяли никаких данных о предстоявшем, считая их недостаточно серьезными, способными сболтнуть некстати что-нибудь лишнее, неспособными оберегать интересы своей родины… Равнодушные, безучастные чиновники боялись взглянуть на них, как на разумных и взрослых людей, и со своей стороны во-время не позаботились поднять уровень их нравственного развития и понимания там, где это требовалось. Проще, конечно, было смотреть на них, как на сильные руки, крепкие ноги, как на живой, послушный механизм, который так легко и просто "заводится" посредством властного, нередко хмельного и грубого окрика… Так и делали.
Их не только не уважали, но и ничуть не жалели… Их изнурили перед боем усиленной очередной работой; им приготовили и сверхурочную работу по тушению пожаров в бою… Жалели дорогую мебель, предметы роскоши и комфорта, но… людей не жалели.
Наш противник поступал однако не так. В бою пожаров у него на кораблях почти вовсе не было. В Японии не только офицеры, но и все лица, носившие звание, соответствующее унтер-офицерскому, имели при себе и карту, и диспозицию, и знали общий план работы. Убивали офицера, у них всегда оставались люди, знающие, что надо делать дальше; каждый из команды знал это, и никто из них не злоупотребил этим благородным доверием во вред своей родине…[316]
Кто из наших был ранен в бою, тем оказывали первоначальную помощь; но затем иногда о них вовсе забывали и оставляли на корабле даже и тогда, когда для всех было ясно, что гибель корабля была неминуема, когда с него давно бежало уже все начальство… Само оно не пожелало дожидаться погрузки на миноносец раненых героев, но оно даже не потрудилось сделать и распоряжения, чтобы за ними пришел другой свободный миноносец или крейсер…[317] О возможности назначения транспортов для снимания на них людей с гибнущих кораблей, как об этом гласила записка Рожественского, поданная им в морской штаб (см. выше страницу 63), в бою никому, конечно, и в голову не могла придти такая мысль, как явно несообразная; и только в начале боя корабли "Анадырь", "Корея" и "Свирь" приняли на себя подобную роль по собственной инициативе.
А тех офицеров, кто был ранен в бою, но имел несчастье попасть в плен вместе с экипажем Небогатова, в начале 1906 года мы ухитрились даже обречь на голодовку, впредь до получения решения суда по вопросу о сдаче Небогатовского отряда Японцам[318].
К привезенным на погибель нашим борцам за родину отнеслись в конце концов без внимания[319], без уважения, без жалости, без сострадания: всех заодно их просто подставили под верные убийственные выстрелы врага, заранее избрав для всего состава эскадры однообразный, наиболее прямой и верный путь к гибели…
Из наших товарищей-техников погибло в Цусимском бою шесть лиц:
1. БЫКОВ, Алексей Александрович, инженер-механик выпуска 1903 года; 28 лет.
2. ГАГАРИН, Григорий Григорьевич, князь, инженер-механик выпуска 1901 года, 28 лет.
3. МИХАЙЛОВ, Александр Николаевич, инженер-механик, выпуска 1904 года; 25 лет.
4. ПЛЕШКОВ, Александр Михайлович, инженер-механик выпуска 1904 года; 25 лет.
5. ТРУБИЦИН, Николай Егорович, инженер-механик выпуска 1904 года; 27 лет.
6. ФЕДЮШИН, Павел Степанович, инженер-механик выпуска 1904 года; 25 лет.
Все эти шесть лиц приняли свою мученическую кончину в бою, оставаясь на своем посту, при исполнении своих тяжелых служебных обязанностей, бессильные предупредить или ослабить силу несчастья, которое выпало им на долю не по их вине…
Когда мы прощались с нашими товарищами в последний раз, ничто не предвещало их скорой мученической кончины. Покидая школьные стены, они выходили на жизненный путь с запасом свежих сил и во всеоружии технических знаний. Они были готовы начать свою практическую деятельность в роли скромных работников, в какой бы области разумное выполнение этой роли от них ни потребовалось, лишь бы это не выходило из рамок честного и разумного служения родине. Но вот среди веселой праздной жизни, царившей в П.-Артуре, вдруг прорвались звуки вражеских минных взрывов и наших пушечных выстрелов… Честное служение родине потребовало от наших товарищей применить их познания и силы в этой специальной области, к служению в которой большинство из них не было еще вполне готово. Приученных к деятельному и сознательному техническому труду, их не смущала эта новая предстоявшая им работа, которая их интересовала и к себе тянула; они быстро с нею освоились и выполняли ее безупречно во все время неимоверно трудного для них похода, а затем и во время самого сражения, геройски воодушевляя своим примером растерявшуюся и обезумевшую от страха "нижнюю" команду. Не покидая в бою места своего служения, они приняли свою мученическую кончину, воодушевленные сознанием, что эта работа требовалась от них для защиты чести и достоинства родины… От роли простых работников спокойно, просто, без рисовки, велением переживаемого момента они переходили к роли героев, готовых смотреть опасности в глаза, не утрачивая при этом культурной мощи своего духа.
316
О поднятии уровня общего развития своих граждан Япония озаботилась заблаговременно; там теперь почти нет безграмотных. А в России по всеобщей переписи 1897 г. оказалось: число грамотных мужчин — 30,6 %, женщин — 9,3 %; всех грамотных круглым счетом 40 %. Из них получили среднее и высшее образование 2,43 % (мужчин — 1,47 %, женщин — 0,96 %). — "Русское Богатство", 1905, № 7.
В нашей Маньчжурской действующей армии числилось около 89 % неграмотных, тогда как японские солдаты
Народная масса была у нас безграмотна; а военное министерство "в непрестанной заботливости о развитии грамотности" отпускало от своих щедрот на обучение солдат грамоте по 10 коп. в год на человека ("Вестн. Евр.", 1905. № 11, стр. 380).
317
На главном перевязочном пункте флагманского корабля "Суворов", под броневой палубой его, спустя один час от начала боя:
…"Палуба была полна ранеными. Возможно, что здесь их было больше, чем на всей японской эскадре. Они стояли, сидели, лежали… Иные — на заранее приготовленных матрацах, иные — на спешно разостланных брезентах, иные на носилках, иные просто так… Здесь они уже начинали чувствовать. Смутный гул тяжелых вздохов, полузадушенных стонов разливался в спертом влажном воздухе, пропитанном каким-то кислым, противно-приторным запахом… Свет электрических люстр, казалось, с трудом пробивался через этот смрад… Где-то впереди мелькали суетливые фигуры в белых халатах с красными пятнами на них… И к ним поворачивались, к ним мучительно тянулись, от них чего-то ждали все эти груды тряпок, мяса и костей… Словно отовсюду, со всех сторон поднимался и стоял неподвижный, беззвучный, но внятный, душу пронизывающий призыв о помощи, о чуде, об избавлении от страданий, хотя бы… ценою скорой смерти"… (Кап. Семенов, стр. 74).
В шестом часу, за два часа перед тем, как "Суворов" был потоплен Японцами, на подошедший в нему миноносец "Буйный" перегрузили только адмирала в его штаб… А все другие раненые и все герои, работавшие на "Суворове", были оставлены на произвол судьбы и пошли ко дну вместе с броненосцем.
318
Морской министр Бирилев распорядился перевести
319
He больше внимания и гуманности проявляли военное в морское ведомства и к семьям убитых героев. Жены офицеров о смерти мужей узнавали часто от полковых казначеев, которые сразу прекращали осиротелой семье выдачу содержания "за выбытием г-на офицера из строя по случаю смерти"… Так было долго в военном ведомстве, а в морском — еще оригинальнее: штаб в С.-Пб. знал, что под Цусимой погибло "много", но в течение двух месяцев не знал, кто именно погиб; поэтому, чтобы не вышло какой ошибки, перестал семьям выдавать содержание всем; а кто жив, тому предоставлялось доказывать законным порядком, что он еще не умер… Инженер Демчинский 20 августа 1905 г., т. е. спустя три месяца после боя, в канцелярии главного штаба морского ведомства в С.-Пб. узнал лично, что "жалованье семьям гг. офицеров не платят потому, что в штабе нет еще донесения о Цусимском бое от старшего адмирала (он сам — в отпуску, а его заместители — на даче), поэтому канцелярия не знает, кто жив и кто погиб", a полученные японские и французские сведения не могут служить для нее оправдательным документом перед контролем ("Русск. Богат.", 1905, № 9). Какая удивительная заботливость о показном контроле копеек и рублей, когда кругом без всякого подчинения контролю уплывают сотни тысяч и миллионы рублей!..