Здоровье его было не из крепких. В 1904 г. ему пришлось много выстрадать от длительной тяжелой болезни. Исцеление от нее, благодаря счастливой операции, он получил незадолго лишь до выступления своего в поход.
Воинскую повинность A. Н. пожелал отбывать по жребию. Душою он рвался во флот, на корабли, отбывающие на театр военных действий. Большого труда стоило удержать его в И. Т. У-ще до полного окончания курса и сдачи всех работ. Он готов был оставить Училище перед самым выпускным экзаменом: так велик был его страх, что "эскадра Рожественского уйдет без него"… Крепка еще была в то время вера наша в силу и могущество русского флота!..
И в Москве, и в СПб. очень многие советовали Александру Николаевичу не идти на войну, ставили ему на вид, что "Русско-Японская война — не идейна, не пользуется популярностью в обществе, и что после тяжелых учебных лет он имеет право на отдых"… Никакие заманчивые перспективы в этом направлении не поколебали решимости A. Н. На все соблазны и уверения, что он имеет право пользоваться жизнью и своей молодостью, не принося жертв, A. Н., сознавая долг гражданина, скромно отвечал всем, что тому, кто обязан служить, "неудобно сидеть дома во время войны"…
Кроме того, интересуясь механическим делом, A. Н. желал использовать представлявшийся ему случай пополнить свои знания путем ознакомления себя с судовыми машинами и механизмами. Опасности он не боялся, говоря, что будет всегда около машин, — так сказать, в сердце корабля, защищенном более других частей его.
Зачисленный младшим механиком на броненосец "Наварин", A. Н. почувствовал сильный приступ своей хронической болезни, которой он страдал с детского возраста и которая неоднократно посещала его и во времена студенчества.
По воинскому уставу, как страдавший аппендицитом, A. Н. мог быть всегда освобожден от обязанностей по отбыванию воинской повинности; но он не пожелал воспользоваться этим правом, взял только отпуск, необходимый для выполнения операции; a по выздоровлении тотчас же вернулся на место своего служения во флоте.
На броненосце "Наварин", очевидно, не ожидали, что A. Н. скоро вернется туда после своей тяжкой болезни, и весь штат механиков был уже снова заполнен ко времени его возвращения. Поэтому кому-нибудь надо было уходить, перевестись на другие корабли, остающиеся в водах внутреннего плавания. Уход с броненосца по жребию выпал на долю Александра Николаевича, который однако стремился к этому менее всего и был очень сильно огорчен выпавшим ему на долю жребием. Только благодаря содействию командира броненосца, оценившего порыв и стремления нашего товарища, ему удалось остаться на своем месте и пойти в поход… Судьба указывала ему его роковой путь.
В письме его к одному из наших товарищей от 20 июня 1904 г. читаем следующее:
"Зачислен я на один из самых старых броненосцев "Наварин"… На днях налетел на нас броненосный корабль "Не тронь меня" и таранил нам корму; появилась течь, придется чиниться… Затонула в Кронштадте подводная лодка "Дельфин". Шли с открытым люком; захотели немного опуститься в воду, открыли кингстоны для впуска воды, а люк закрыть забыли… Под коммерческим флагом вместе с эскадрой пойдет один корабль (следует название). На нем будут поселены наши соплавательницы; они будут значиться по спискам сестрами милосердия… Комплект в 400 человек уже весь сформирован".
В письме его от 28 июня 1904 г., читаем: "Недавно был такой случай: один из крейсеров арестовал в море судно подозрительного вида, шедшее под норвежским флагом; оказалось, что это подводная лодка "Protector", проданная американцами русскому правительству… Теперь и нас посылают в море осматривать подозрительные суда ввиду "маловероятной, но возможной минной атаки противника", как было сказано в приказе".
Из письма от 13 августа 1904 г.: "Броненосец "Орел" все еще не готов; приходится нам его ждать. Судя но всему, на нем завелись какие-то изменники. Весной вытащили пробки я он затонул. Теперь он был готов и хотел уже идти на пробу машин, но вовремя заметили, что во все подшипники гребного вала были насыпаны наждак и медные опилки, чтобы заставить расплавиться вкладыши и ободрать вал. Теперь перебирают у него подшипники"…
Далее в том же письме следует подробное описание "поведения" священника, который был прикомандирован к броненосцу и оказался совершенно не на высоте своего сана и своего призвания[346].
346
Этот случай не единственный. То же самое сообщал в своих письмах наш погибший под Цусимой товарищ A. М. Плешков о другом священнике, с которым ему пришлось служить вместе на крейсере "Аврора".
Для 2-го издания книги один из наших товарищей по этому поводу писал мне следующее: "В таком же роде был священник и на "Ослябя"; да и на многих других кораблях эскадры это дело стояло не лучше. Морское министерство придумало очень простую, и в денежном отношении не безвыгодную для себя комбинацию. Оно приглашало к себе на службу монахов, нередко малограмотных, в общем довольно грубых, и "серых", как их метко звали во флоте. Их приглашали только на время кампании, платили им рублей 50 в месяц; а кормиться они должны были за счет кают-компании офицеров. В своем диком разгуле и разнузданности нравов некоторые из этих монахов шли впереди самых отпетых экземпляров из числа своих кормильцев и поильцев… Счастье — иметь священника из белого духовенства выпадало на долю только очень немногих кораблей; таким священникам министерству приходилось платить как морское довольствие, так и жалованье наравне с офицерами; монахов же по окончании кампании министерство отсылало обратно в монастыри. Оттуда при первой возможности они рвались, конечно, опять на "гастроли", во флот. Некоторые из этих опытных "гастролеров" не стыдились даже устанавливать таксу за требы, скрывая это однако от старшего офицера корабля: за исповедь матросов за границей они требовали с них, напр., уплаты одного франка по таксе и т. п. Нечего и говорить, какое деморализующее воздействие на команду оказывали такие "дешевые" представители духовенства"… П. X.