На основании данных, полученных мною от наших товарищей, благополучно вернувшихся из-под Цусимы, нужно впрочем оговориться, что "механическая часть в нашем флоте стояла все-таки выше всего остального; 12-узловым ходом на коротких переходах доползали и ходили даже и такие "калоши", как "Наварин" и "Сисой", для которых, по отзывам механиков, такой ход считался только пробным".
Но одно дело для корабля развивать скорость в его свободном прямолинейном движении, и совершенно другое дело — развитие скорости корабля при боевых маневрах его, когда все движения корабля делаются до известной степени несвободными и подчиненными общему движению отряда. Боевая скорость главного ядра нашей эскадры в бою под Цусимой колебалась и доходила до 9-10 узлов, а для японской эскадры она была от 15 до 16 узлов, т. е, приблизительно в полтора раза больше.
He имея преимуществ в скорости хода судов перед Японцами, мы должны были довольствоваться в бою теми только позициями, которые нам давали, на которые нас ставили Японцы, подставляя нас часто и под ветер, обдававший прицелы брызгами, и под лучи солнца, пробивавшиеся иногда через мглу и тоже мешавшие правильности прицела. Из-за этого недостатка (тихоходности), усугублявшегося взятыми с собою в бой транспортами, наша эскадра утратила значительную долю свободы и гибкости в своих перемещениях, в парировании ударов; и каждый наш шаг, который выказывал в бою стремление проявить некоторую инициативу действий с нашей стороны, очень скоро и предупредительно оказывался парализованным быстрыми перемещениями неприятеля, опять уже успевшего выбрать себе более удобную позицию для нападения на нас.
Были впрочем примеры и того, что мы начинали развивать ход кораблей, но так неудачно, что результаты получались от этого самые плачевные. Так было, напр., после захода солнца 14 мая, когда "Николай I-й" — флагманский корабль Небогатова, уходил вперед на север со скоростью 12-ти узлов, а его спутники: "Нахимов", "Сисой", "В. Мономах" и "Наварин", получившие в дневном бою повреждения, совсем не могли за ним поспеть, отстали и были потоплены Японцами посредством минных атак. Отстал потом от "Николая" и броненосец "Орел", на котором оказались перебитыми в бою все прожекторы и который долго не мог ориентироваться, потеряв "Николая" из вида. "Куда идти, никто не знал; достали карты, никто в них разобраться не мог (см. стр. 52–53 брошюры А. Затертого "Безумцы и бесплодные жертвы"); предложили старшему офицеру, тот сознался начистоту, что ничего в них не смыслит; другие офицеры или прикидывались при этом нездоровыми, или попросту отмахивались; командир и оба штурманских офицера были серьезно ранены… Шли наобум. Могли забрести в японский порт… "Орел" догнал и нашел "Николая" в ночь с 14 на 15 мая, только благодаря счастливой случайности… Был перед этим момент, когда "Орел" принял "Изумруд" за неприятельский крейсер и начал в него палить. Тот счастливо отделался только потому, что мы не умели стрелять…
КОНСТРУКЦИЯ НАШИХ НОВЫХ БРОНЕНОСЦЕВ, стоящих каждый по 11 1/2 миллионов рублей, на деле оказалась однако такой, что под Цусимой среди бела дня они гибли один за другим не от мин, а прежде всего и больше всего от превосходной японской артиллерии.
В этом бою у нас было 4 совершенно новых, 3–4 года тому назад построенных в России, броненосца "улучшенного" типа "Цесаревич", как об этом сообщалось в литературе. Но, построенный за границей, краса нашего флота, "Цесаревич" подвергшийся коварной минной атаке 27 января 1904 г., вынес на себе в сражении 28 июля 1904 г. всю тяжесть артиллерийского боя, был весь избит снарядами, подвергся затем новым минным атакам и все-таки не потонул, а сам дошел до Киаочао со скоростью 4–5 узлов. А броненосцы, построенные по его образцу нашим морским ведомством и "улучшенные" им, один за другим горели и тонули 14 мая 1905 г. после первого же часа сосредоточенного артиллерийского боя.
Последние годы перед войной, мы, не спеша, заканчивали постройку этих наших новых броненосцев, заранее любовались ими и утешали себя мыслью, что[117] "если принять во внимание защиту броненосца и силу его артиллерии, то наш тип "Бородино" по своей силе превосходит все японские броненосцы, исключая разве один только броненосец "Миказа"…
А на деле, в современном эскадренном бою, у них не оказалось ни "защиты", ни "силы".
"Все наши броненосцы продолжали управляться и стрелять до самого последнего момента и пошли ко дну с неповрежденными у них механизмами и еще годной к бою артиллерией; пошли ко дну из-за того только (!..), что не могли больше держаться на воде[118], т. е. потеряли свою плавучесть". Случилось это, вследствие нашей неумелой постройки их[119] или, как это мягко и туманно выражают в официальных донесениях и рапортах, вследствие их "перегрузки". Но эта перегрузка делалась таким грузом, который появлялся не внезапно, а считался на корабле безусловно нужным для его жизненных отправлений и всю величину которого можно и должно было бы предусмотреть при постройке, если уж не первого броненосца, то по крайней мере всех остальных, с ним однотипных, начиная со второго. Благодаря этой "перегрузке", судно садилось бортами много глубже, чем это было предположено в проекте, настолько глубже, что весь броневой пояс судна уходил иногда в воду; и судно делалось поэтому сильно уязвимым в самом начале боя, когда происходит только еще расстрел корабля издали, и когда заливание волн через громадные пробоины (10–20 квадр. фут. площадью) выше броневой палубы ведет непременно к дальнейшей перегрузке судна, но уже большей частью однобокой; а эта последняя может иногда вызвать уже и перевертывание корпуса судна килем кверху.
119
Строитель японского флота перед Китайско-Японской войной, французский инж. Бертен, указывает, что изобретение — делать корабли непотопляемыми — лет восемь тому назад было сделано русским корабельным инженером Гуляевым, но наше морское ведомство не обратило должного внимания на его работу; и он отправился с нею за границу ("Новое Время", 1905, № 10.627).