Так называемая "перегрузка" судна является следствием ошибки в определении веса судна при составлении его проекта. Разница между проектным весом и действительным у различных судов нашей Балт. — Цусимской эскадры была, по данным капитана Кладо, от 8 до 20 %.
Японские броненосцы "Миказа" и "Асахи" с водоизмещением 15000-15200 тонн имели длину 400 фут., ширину 75 ф. 6 д., наибольшее углубление 27 ф. 6 д. Наш "Суворов" при длине 393 ф., ширине 76 ф. и углублении 26 ф. должен был бы иметь водоизмещение только 13500 тонн, а оно было доведено тоже до 15000 тонн[120]. Эта разность 15000 — 13500, т. е. 1500 тонн или 93000 пуд. (!) и есть "перегрузка" его. Благодаря ей, он сел глубже предположенного в расчете; вся броня оказалась в воде, и корабль оказался бронированным только на словах.
Благодаря подобной же перегрузке, даже при небольшой волне 6-дюймовые орудия на броненосце "Орел" черпали воду; все амбразуры 3-дюймовых орудий приходилось закрывать наглухо, чтобы через них не вливалась вода, иначе команде пришлось бы во время работы стоять в воде: а между тем эти 3-дюймовые пушки являются наиболее действительным средством для отражения миноносцев.
На каждом из "улучшенных" броненосцев было поставлено нами по двадцать 3-дюймовых пушек ("Морск. Сборн.", 1905, № 9), но из них работать в бою, оказывается, можно было только четырьмя, находящимися на верхней палубе… Из двадцати — только четырьмя!
По свидетельству капитана Кладо, как раз накануне ухода 2-й тихоокеанской эскадры из Либавы, с особым курьером из министерства к адмиралу Рожественскому была прислана бумага, в которой указывалось ему, что вследствие перегрузки остойчивость вверяемых ему броненосцев оказалась (!) гораздо меньше, чем бы ей следовало быть, а потому предписывалось то-то и то-то… до самых подробных мелочей. Легко было составить на бумаге такое предписание, но не легко было отправляться с ним в путь, скрывая его от команды; не легко было исполнять его под боевым огнем и при сильной качке во время боя… У перегруженных судов "улучшенного нами типа" броневой пояс уходил в воду, примерно, на два фута ниже ватерлинии, т. е. этот броневой пояс обращался в бою так. обр. только в лишний груз на корабле… A у "Бородино" погружение оказалось на 2,4 фута.
Но к этой, так сказать, повседневной "перегрузке" броненосцев перед самым Цусимским боем была прибавлена еще "адмиральская сверх-перегрузка" в виде добавочных запасов угля, которых хватило бы на переход не на 900 миль, сколько именно и оставалось до Владивостока при проходе Корейским проливом, а на 3000 миль. Благодаря этому, напр., на "Апраксине" утром 15 мая оставался запас угля все еще на 20 % больше против нормы, какая ему полагалась[121]. Исполняя волю командующего флотом, на "Николае" погрузили угля столько, что он занял собой все площадки в кочегарнях, рундуки, жилые помещения, батареи, каюты офицеров и верхнюю палубу…
Благодаря такой значительной осадке броненосцев, надводные минные аппараты тоже уходили в воду, и пользоваться ими было при этом невозможно даже в штиль при 9-узловом ходе[122]. Таких минных аппаратов было у нас на эскадре 70 штук; все они были обречены на бездействие; и для чьего удовольствия были поставлены неизвестно…
121
См. "Нов. Время", 1906, № 10.725, 10.744 — показания Небогатова и др. Официальными данными другой стороны возможность такой неумеренной перегрузки якобы не подтверждается. В сигнальной книжке "Анадыря" показан суточный 14 мая утренний рапорт адмиралу. Из этого рапорта видно, что все суда первых двух отрядов имели или нормальный запас угля, или только немного больший нормального. Так значилось на бумаге…
122
Из писем корабельного инж. Политовского, опубликованных после его гибели под Цусимой в "Hoв. Bp.", 1906, № 10.726.