— Ну уж это неправда! Ведь сегодня в обед ты съела тарелку супа, причем с аппетитом.
— А как состояние ваше улучшится, так и аппетит придет.
— Но только вот состояние мое не улучшается.
— И вы, мама, заявляете это именно сегодня, вместо того чтобы порадовать сына доброй вестью! Ну, так что же сказал доктор?
— Что в моче у меня не обнаружили сахара.
— Слышишь? У твоей матери абсолютно нормальная моча!
— То-то радости теперь будет в Пеште!
— Чему тут радоваться? С мочой у меня всегда все было в порядке, а вот даже в постели сесть сил не хватает. Если бы дети не помогали…
— К чему об этом говорить, мама! Вам станет лучше, вы сможете и сидеть, и ходить. Скоро рождество, и в моче у вас нет сахара, а вы, вместо того чтобы радоваться этому, еще и сына огорчить норовите.
— Сынок, я вовсе не хочу огорчать тебя!
— Тогда расскажите ему о рождестве.
— А что тут рассказывать?
— Ну, например, что Мики уже купил елку.
— Верно, сынок, Мики уже принес елку… Он обо всем заботится, ведь и до этого он додумался, чтобы послать тебе весточку живым словом, и вообще дети — просто золото, делают для меня все возможное, так что не расстраивайся, что я так далеко.
— А когда наступит праздник, мысленно мы будем вместе.
— Вот только трудно привыкнуть к тому, что здесь рождество бывает летом, в самую жару, и когда зажигаем свечи, то в окно светит солнце. А красавицу елку приходится держать в подвале, потому что на балконе она бы за один день осыпалась.
— Все так. И все же рождество и здесь прекрасно.
— Вот только снега нет.
— Иногда и дома в эту пору снега не бывает.
— Но здесь его никогда не бывает.
— Ты так говоришь, мама, будто ты вообще когда-нибудь любила снег! И в Пеште, где снег, между прочим, тоже не любят, еще подумают, что ты жалуешься.
— Помилуй, Мари, что ты говоришь! Я благодарю бога за то, что у меня такой прекрасный зять, и о дочери одно могу сказать, что она душу за меня отдать готова…
— Сейчас не к месту нас расхваливать, мама.
— Да как же не расхваливать, если вы заслуживаете всяческих похвал, что ты, что Мари друг перед дружкой стараетесь, чтобы я ни в чем нужды не знала. Кто же виноват, что мне теперь ничего не надо? А день у меня, сынок, начинается с того, что Мари меня умывает, а затем выспрашивает, чего бы мне хотелось на обед, и я, чтобы успокоить ее, называю первое попавшееся блюдо. В прошлую среду, например, заказала тушеную телятину с галушками.
— А в четверг — картофельные клецки.
— Как-то раз ты попросила сварить уху, но из морской рыбы она не та получилась…
— Лапша с капустой тоже в желудке не задержалась, хотя ты ее и не из морской рыбы стряпала.
— Зато слоеный пирог с вишней тебе пришелся по вкусу.
— Ты будешь смеяться, сынок, но однажды я попросила приготовить вареники, потому что в детстве это было твое любимое блюдо.
— А как-то раз тебе захотелось чечевичной похлебки.
— С копченой грудинкой.
— Копченой грудинки здесь нет. Зато куриный суп а-ля Уйхази я приготовить сумела.
— И блинчики с творогом и изюмом.
— Только они неудачные вышли, творог здесь не тот.
— Не важно, Мари. Все равно я на них и смотреть-то не могла.
— И к фасолевому супу со сметаной ты даже не притронулась, а ведь я все овощи через сито протерла.
— Ну, хватит об этом, Мари. И вас, мама, я тоже попрошу больше не говорить о еде, есть вещи и поважнее. Какое счастье, что моча у вас нормальная! А теперь скажите, что бы вам хотелось пожелать сыну.
— Что я должна сказать?
— Ну, что на ум придет, то и скажите.
— Я уж вроде бы все сказала.
— Да ведь вы, в сущности, к нему и не обращались!
— Трудно так разговаривать, дети мои.
— Если хотите, мы можем выйти.
— У меня нет от вас секретов.
— Тогда скажите что-нибудь своему сыну!
— Какой уж тут разговор, когда мы на разных концах света!
— Ну хотя бы пожелайте ему счастливого рождества!
— Желаю тебе счастливого рождества, сынок.
Пиллеры — точнее говоря, Геза Пиллер с женой, фамилию их я плохо разобрал по магнитофонной записи — прибыли в Будапешт за восемь дней до рождества. Вечером в одном из будайских ресторанчиков они рассказали мне историю с кузнечиком. Жарить, по родному обычаю, сало на костре были приглашены исключительно одни венгры. Он, Пиллер, следил за кусочком сала, шкворчащим над раскаленными углями, и не заметил, что на ломоть хлеба, который он держал в левой руке, вспрыгнул кузнечик. Положив на хлеб сочащееся растопленным жирком сало, он отправил его в рот вместе с кузнечиком.