— Но почему?
— Я тебя прошу. Этого достаточно?
— Конечно, как скажешь… но…
— Вот и замечательно. Ну, а теперь… не отправиться ли нам всем умыться и переодеться к завтраку?
*
Они поднялись на второй этаж. Мишель скрылась в своей комнате; Кедвин немного задержалась у двери своей.
— Адам, — окликнула она.
— Да? — он остановился и повернулся к ней.
— Мне вдруг подумалось… Будь все по-настоящему, смогла бы я тебя убить? Или ты меня?
— Где есть повод драться, есть и нужда победить, — сказал он. — Хочется надеяться, что у нас такой нужды не будет. Но не хотел бы я проверять это на практике.
Он поднял ее руку к губам, легко поцеловал и, улыбнувшись одними глазами, повернулся и пошел к дверям своих комнат. Кедвин не стала смотреть ему вслед — не хотелось, чтобы он чувствовал ее взгляд. Просто ушла к себе и притворила дверь. Действительно, скоро завтрак, нужно переодеться…
Приводя себя в порядок перед зеркалом в ванной комнате, а потом — за туалетным столиком в спальне, она продолжала думать об утреннем приключении. Она не кривила душой, говоря, что получила большое удовольствие от такой «разминки». Она давно не испытывала столь полного чувства освобождения — когда не нужно постоянно напоминать себе, с кем имеешь дело, и быть осторожной. Не нужно беспокоиться, как будут восприняты твои слова или действия.
Если это и впрямь особый дар — давать людям такое замечательное ощущение комфорта — то Митосу он достался в полной мере.
Однако сказанное прежде МакЛаудом не стало от этого несказанным. Сумрак тайны — недоброй тайны! — по-прежнему витал вокруг Старейшего Бессмертного.
Вот только стоит ли докапываться до правды? Может быть, лучше ничего не знать?
*
Запланированная после завтрака прогулка не состоялась — неожиданно налетели тучи, и с неба посыпался мелкий противный дождь вперемежку с мокрым снегом.
Все гости снова собрались в просторном зале, продолжить начатые накануне вечером разговоры и импровизированный концерт. Митос, как и прошлым вечером, расположился в стороне от общества, в одном из уютных кресел в углу гостиной. Кедвин, подумав, подошла и села в кресло рядом. Окинула взглядом зал.
Да, все видно и многое слышно.
В противоположном углу, так же сторонясь шумного веселья, устроилась Мишель. Возле нее уже появились давешние кавалеры — фехтовальщик Луи и его приятель. Судя по выражению лица Мишель, они не слишком ей докучали, и Кедвин решила, что вмешиваться необходимости нет.
— Не любишь быть в центре внимания? — спросила она Митоса.
— Не то чтобы не люблю, — отозвался он. — Просто сейчас настроения нет.
— Ты неважно выглядел с утра. Да и сейчас… Ты хорошо спал?
— Как тебе сказать… Видишь ли, я ведь не случайно забрался в эту глухомань. Мне нужны тишина и покой. Последние события меня изрядно утомили.
— Значит, не все в порядке.
— Не все. Но это вопрос времени. Немного отдыха в спокойном месте — и все пройдет…
Кедвин покачала головой и вздохнула:
— Жаль, что не получилась прогулка… Мне хотелось поговорить.
— О чем?
— О многом… Ну да ладно, это может подождать. Ты уверен, что не хочешь принять участие в этом концерте?
— Приму, — улыбнулся он. — Я обещал. Просто не сейчас. Я не в настроении развлекаться, а начинать веселье с грустных песен как-то не с руки.
Кедвин вернула внимание импровизированному концерту у рояля.
Молодежь развлекалась, а старшие гости просто слушали. Кедвин заметила старую графиню, которая слушала песни и музыку не очень внимательно, как человек, который во время представления ждет какого-то одного номера и не слишком интересуется остальными.
Кедвин снова глянула на Митоса. Тот даже не смотрел в сторону компании у рояля, только пристукивал пальцами по подлокотнику кресла в такт музыке. Интересно, как он собирался поучаствовать в концерте? Занятно, другой музыки — музыкальных центров, магнитофонов, даже граммофонов здесь не было. Игралось и пелось только «вживую»…
Немного соскучившись, Кедвин решила покинуть общий зал. Она поднялась на второй этаж, некоторое время постояла у перил, глядя на гостиную сверху, потом вышла на балкон, благо дверь была тут же, в коридоре.
Балкон ей понравился — просторный, под крышей, с удобными сиденьями вдоль стены. Она долго сидела там, глядя на затянутую снежным мороком равнину и не обращая внимания на холод. В конце концов, что такое холод? Ни один Бессмертный еще не умер от того, что немного померз. Ветер и дождь до сидений не доставали.
И здесь так хорошо думалось!
Больше всего о Митосе. Да, глупо, да, легкомысленно. Но ей все труднее было настраивать мысли на только аналитический лад. Бывали моменты, когда он смотрел на нее, просто смотрел, а ей казалось, что она тонет в его глазах, бездумно и безоглядно…
Кажется, это называется любовью, подумала она и передернула плечами.
Пора возвращаться в зал, да и музыка вроде бы стихла…
Наверно, намечается что-то новое.
*
Кедвин не стала спускаться вниз, остановилась у перил, глядя на гостиную сверху. И сразу увидела Митоса — он как раз подошел к роялю. Рядом с ним стояла старая графиня — Кедвин расслышала ее слова.
— Вы обещали мне русский романс, Адам. Вы не передумали?
— Ни в коем случае, мадам, — ответил он. — Надеюсь, вам понравится… Хотя это не совсем то, что вы называете романсом.
Он сел к роялю.
В зале наступила тишина. Кедвин прислушалась — и при первых же аккордах музыки едва не вздрогнула.
Je m’en vais tout seul sur la grand’ route
Le silex reluit dans le brouillard,
Dieu enonce — et le desert ecoute,
L’astre a l’astre lance un long regard.*
У него был красивый голос. Не очень сильный, но удивительно музыкальный. И удивительно подходящий именно для такой обстановки, не для сцены и большого зала.
И эти слова в его устах звучали так естественно…
Dans les cieux — accord et allegresse,
Et la terre dort comme un enfant.
Qu’est-ce qui m’attire et tant m’oppresse?
Ne regrette rien et rien n’attend.
Dans ce rude sein plus rien ne vibre,
Rien, - ni avenir, ni souvenir.
Je voudrais finir tranquille et libre…
Ah, m’evanouir — morire — dormir!
Mais non pas du sommeil de la tombe!
Que mon sein gonfle d’un coeur vivant,
Se souleve et doucement retombe
En de pleins et calmes battements.
Et que nuit et jour quelqu’un me berce.
D’un refrain d’amour qui me fut cher,
Et que chene sur mon front diverse
Son doux bruit et son ombrage vert. **
Последние звуки растворились в тишине, быстро нарушенной аплодисментами и восторженными возгласами.
Митос коротко вздохнул и положил руки на крышку рояля. Посмотрел на графиню.
— Извините. Я не хотел вас расстраивать.
— Нет, все хорошо, — чуть дрогнувшим голосом ответила она. — Откуда… Вы сами делали перевод?
— Я знаю много языков, мадам. Но этот перевод сделан не мной. Нет, господа, сожалею, но на сегодня это все. Я устал, такие песни отнимают слишком много сил. Прошу прощения, мне придется вас покинуть…
*
Он поднялся наверх и увидел Кедвин. Она отошла от перил и теперь стояла у балконной двери, глядя в окно.
Митос остановился рядом с ней.
— Тебе понравилось? — тихо спросил он.
— Разве ты пел для меня?
— А как ты думаешь?
Она не нашлась, что ответить, но он и не ждал ответа. Отвернулся и ушел в свои комнаты.
Кедвин проводила его взглядом и, подумав, тоже пошла к себе. Ей не хотелось возвращаться в веселую компанию, вообще не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать…
*
Митос захлопнул за собой дверь и прислонился к ней спиной. Закрыл глаза. Долго стоял так, потом ушел в спальню. Остановился посреди комнаты и посмотрел на свое отражение в зеркале.
Чего я жду, в который раз спросил он себя, на что надеюсь? Зачем ищу разговора с Кедвин? Рассчитываю, что она окажется мудрее МакЛауда? А если нет?