Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего, жалею ли о чем?…
Ведь не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть.
Я ищу свободы и покоя,
Я б хотел забыться и заснуть.
Но не тем холодным сном могилы —
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь.
Чтоб всю ночь и день, мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел.
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.
(М.Ю.Лермонтов. Перевод на французский М.Цветаевой)
========== Глава 29. Каникулы за городом. День третий. У озера ==========
…Тьма. Тяжесть. Холодная земля давит на грудь, не позволяя вздохнуть. Туда, туда, наверх! Оттолкнуть этот груз, вырваться на воздух, на свет!
Он, задыхаясь, отчаянно рвался вверх, пока рука не нашла путь между комьев земли и холодный ветер не коснулся кожи. Он рванулся снова, выдирая себя из земли. Воздух хлынул в легкие, темнота перед глазами поредела.
Бесконечно долго он приходил в себя, лежа на рыхлой земле. Потом отдышался и наконец открыл глаза.
Первое, что он увидел, была земля. Черная, жирная, без признаков растительности. Он оперся руками на эту землю и приподнялся. Оглянулся. Сначала ему показалось, что его глаза все еще не сфокусировались; он встряхнул головой и поднялся на ноги. Снова осмотрелся…
Дыхание остановилось у него в груди.
Он стоял в круге чистой земли посреди огромной равнины. И вся она, до самого горизонта, была покрыта трупами. Свежими и полуистлевшими — вперемежку.
Чувствуя нарастающую волну панического ужаса, он оглянулся. Пятно чистой земли было не более семи-восьми шагов в поперечнике. А за ним…
Повернувшись кругом, он увидел кромку леса. Не слишком далеко. Добраться бы туда…
Он шагнул к краю чистой земли. Долго смотрел под ноги, но так и не смог заставить себя ступить на мертвые тела. Но как иначе? Земля покрыта ими полностью. Он, не выдержав, отшатнулся и закрыл руками лицо.
Что-то изменилось вокруг. Осторожно он отвел руки от глаз.
Трупов не было. Лес казался ближе, и до него простиралась ровная рыхлая земля.
Все еще неуверенный, он осторожно ступил босой ногой вперед. Ничего не произошло. Он сделал еще шаг. Потом еще.
Лес приближался, круглое пятно земли, где он выбрался на поверхность, удалялось. Он шел, осторожно ступая.
Еще немного.
Он уже видел деревья и кусты, радовался скорому избавлению, когда все вмиг изменилось.
Рыхлая земля заколебалась, покрылась рябью. Из нее, как трава, поднялось множество рук. Холодные костлявые пальцы вцепились ему в ноги.
Он закричал, отчаянно вырываясь, но руки не отпускали. Трупы, недавно виденные им, теперь вырастали из земли. Он оказался в самой гуще жуткой толпы.
Лица — все до единого! — были ему знакомы. Друзья, подруги, жены, любовницы, просто хорошие соседи. Все обезображены смертью, одни больше, другие меньше; все тянут к нему руки, пытаются схватить, удержать, увлечь за собой… Куда?!
— Нет! Не надо! — завопил он в ужасе.
Рванулся прочь от этих лиц и рук, но упал в точно такие же руки, шарахнулся и от них, но они не выпускали. Мертвая тишина, в которой вязли звуки его голоса, сопровождала эту сцену, делая происходящее еще более жутким.
— Не надо! Нет!!!
Земля колебалась, становясь похожей на болотную жижу, ноги проваливались. Руки мертвецов все тянули, тянули его вниз, и стылая грязь готова была поглотить его…
*
«Нет!!!»
Он рывком сел, отшвырнув одеяло, и с трудом перевел дыхание. Оглянулся.
Кедвин спала, и он порадовался, что не потревожил ее. Пришлось бы объясняться.
От недавнего хмеля не осталось и следа. Попытка утопить тревоги в стакане с вином не удалась. Следовало ожидать.
Он осторожно встал с кровати, собрал одежду и выскользнул из спальни. Натянул брюки, набросил на плечи рубашку, вышел в коридор. Никто его не заметил — после шумной вечеринки население дома спало мертвым сном.
Запершись у себя, Митос вновь разделся и повалился на кровать.
Он сам не знал, как решился на то, что только что произошло. И не знал, что будет делать, если Кедвин усмотрит в их маленьком приключении что-то для себя оскорбительное.
Хотя видят боги, он никак не хотел ни оскорбить, ни унизить ее!
О том, чтобы снова уснуть, нечего было и думать. Он знал, что именно таится там, откуда приходят ночные грезы, и не хотел снова прикасаться к кошмару.
В приоткрытое окно ворвалась струя холодного воздуха; прикосновение ветерка к обнаженному телу вдруг оживило память о других, давних событиях…
*
Англия, 12 век
…Поток холодного утреннего воздуха настойчиво ворвался в приоткрытое окно, и сэр Бенджамин открыл глаза. Первое, что он понял, проснувшись, — это что он порядком замерз. Конечно, оставил открытым окно, а потом во сне сбросил одеяло. Значит, опять снился этот проклятый сон. Хотя на сей раз в памяти не задержался.
На сей раз.
Можно было забраться под одеяло и отогреться, но он решил не расслабляться. Все равно пора вставать, забот впереди много. Вчера вечером он вернулся в свой замок после двухлетнего отсутствия. Естественно, дел будет хоть отбавляй, несмотря на то, что он полностью доверял своему управляющему.
Первым делом нужно съездить в церковь. Нет, не ради демонстрации особенной набожности. Там появился новый священник, и с ним надо бы познакомиться. Маргарет, дочь управляющего, вчера за ужином с восторгом рассказывала о нем. Сэр Бенджамин слушал с улыбкой, больше глядя на девушку, чем вникая в смысл слов. За два года его отсутствия она превратилась в настоящую красавицу. Стройная, тоненькая, с пышными белокурыми волосами и неожиданно ярко-голубыми глазами, она казалась воплощением нежности и чистоты. Таким же чистым было ее восхищение новым настоятелем — он, видно, казался ей ожившим святым.
Но и это не побудило бы сэра Бенджамина начать день с посещения церкви, если бы не имя преподобного отца.
Дарий.
Совпадение? Мало ли, кто еще мог носить это имя. Но нужно проверить…
Другая забота — Роберт. Его отец недавно погиб в одной из мелких усобиц, и ему, сэру Бенджамину, предстояло позаботиться о сыне былого соратника. Он сам вызвался. Потому что знал то, чего не знал больше никто из окружения Роберта.
Мальчику предстояло стать Бессмертным. Может быть, не скоро, а может, уже завтра. Вот это сейчас и было главной заботой сэра Бенджамина.
Роберт был, по его мнению, воспитан просто отвратительно. Высокомерный, избалованный исключительным положением в доме, не способный видеть ничего и никого, кроме любимого себя. Дело было даже не в морали; для Бессмертного такой набор качеств — как камень на шее, рано или поздно утопит. Как расколоть эту скорлупу? Как научить мальчика видеть больше и желать больше, чем ублажение сиюминутных прихотей?
Может, Дарий? Если это тот самый Дарий.
Раздумывая, он встал с постели, выглянул в окно, убеждаясь, что начинавшийся день обещает быть ярким и солнечным, потом прошел к дверям и позвал слугу одеваться.
За столом он объявил о своем намерении отправиться в церковь, познакомиться с отцом Дарием, и велел Роберту собираться — ехать с ним. Тот скорчил недовольную гримасу — ехать знакомиться с каким-то священником! Но спорить не осмелился.
Вскоре они вместе выехали из замка. Cэр Бенджамин поглядывал на воспитанника с лукавством: долго ли продержится у того на лице кислая мина в столь прекрасное утро?
Роберт молча смотрел на дорогу, время от времени откидывая с лица непослушные пряди светлых волос.
— Ты чем-то недоволен, Роберт? Разве не прекрасно совершить небольшую прогулку в такое утро?
— Я не понимаю, — сказал Роберт, хмурясь. — Зачем тебе ехать в церковь самому? Ты мог просто вызвать к себе этого священника. Ты же хозяин здесь!
— Мог или должен был вызвать? — в свою очередь, нахмурился сэр Бенджамин. — Именно потому, что я здесь хозяин, я делаю то, что считаю нужным и правильным сам, а не то, что представляется таковым тебе.