— Ну, вот и замечательно, — бодро сказала Кедвин. — Теперь ложись и отдыхай. Есть тебе, я думаю, пока не хочется?
— Нет, — ответила Мишель, осторожно ложась и натягивая на себя одеяло. — Кедвин, что со мной было?
Кедвин села рядом с ней на край постели:
— В каком смысле?
— Ну… все так странно… я думала, что после того, что случилось с Ричардом… и позже… никогда не смогу никого убить. А тут…
— Тут нет ничего странного. Ты просто становишься одной из нас.
— Но разве я не?..
— Тогда в тебе пробудился Огонь Жизни, но этого недостаточно, — сказала Кедвин. — Тебе еще нужно было понять и почувствовать смысл идеи Сбора.
— «Может быть только один»?
— Да, именно. Это не просто формальный девиз.
— Да… я понимаю, — Мишель вздохнула. — Я ведь убила его… просто так, потому что захотела… нет, я вообще не думала, что убиваю… И потом… — она нахмурилась: — Что теперь подумает Адам?
— Адам? А что такого он должен подумать?
Она покраснела:
— Ну… я же пыталась… приставать к нему… А потом вообще не помню, что было.
— Мишель, Мишель, — Кедвин поправила на ней одеяло и улыбнулась. — Успокойся, ничего страшного не случилось. Это как половой инстинкт. Он есть у всех, но одни считают особой доблестью демонстрировать его направо и налево, другие предпочитают хранить целомудрие… Наша потребность в витано выражается похоже и иногда, в качестве побочного эффекта, вызывает возбуждение, очень сильное. Особенно поначалу, пока ощущения не станут привычными, или пока ты не научишься с ними справляться. Ни один Бессмертный, уважающий себя и себе подобных, не станет ни смеяться над этим, ни осуждать. Тебе еще есть чему учиться, только и всего. Об этом мальчике мы еще поговорим, но позже, когда ты успокоишься и отдохнешь.
— Вот это меня и тревожит, — прошептала Мишель. — Я убила просто так, без всякой необходимости, и не чувствую ничего.
— Еще почувствуешь. К тому же, это называется не «убить», а «взять голову». И разве не он первым вздумал с тобой позабавиться?
— Да… он еще в Париже пытался меня… Ну, неважно. Как же он сюда-то попал?
— Спи, Мишель. Всему свое время. Разберемся.
*
Кедвин плотно притворила за собой дверь и вернулась в свою комнату. И не удивилась, обнаружив в гостиной Митоса.
— Ну, как она?
— Спит.
Кедвин села в кресло и с удовольствием откинулась на спинку:
— Надо придумать, что сказать хозяину.
— А что придумывать? Скажем, что девочке нездоровится, что у нее депрессия и все такое.
Митос сел в другое кресло, положил ногу на ногу и подпер рукой голову.
— Меня больше интересует другое. Откуда здесь взялся этот идиот? Знаешь, он ведь уже покушался на Мишель, еще до той заварушки у Крамера. И теперь не сам же он нас разыскал, кто-то его навел.
— Ну, это уж по твоей части. Нет, нет, не рассказывай мне сказок о слепой удаче! Я уверена, что у тебя есть знакомый Наблюдатель. Вот он пусть и разузнает, кто такой был этот щенок и какого черта делал в этих краях.
— Туше, — Митос вновь поднялся на ноги. — А нам лучше на обед сходить. У нас-то никакой депрессии не было. Тем более, если ты хочешь продолжить утреннюю беседу, нужно подкрепиться.
— Да, пожалуй, — согласилась Кедвин. — Пойдем, колокольчик звонит…
*
После обеда они пошли в комнаты Митоса. Он тут же расположился у окна с сигаретой. Кедвин села в кресло и, как недавно Митос, подперла рукой подбородок.
— Митос.
— Да?
— Признаться, я до сих пор не понимаю, почему ты надумал мне все это рассказывать.
— Ну, ты же сама сказала — иначе зачем я тебя сюда привел?
— Вот именно. Зачем ты меня сюда привел?
Он коротко вздохнул:
— У меня нет выбора, Кедвин. Надеюсь, ты не вообразила, будто я всегда и со всеми такой разговорчивый? Рано или поздно ты все узнаешь. Так уж лучше от меня, чем от Кассандры или МакЛауда.
Кедвин, подумав, кивнула:
— Да, пожалуй… У Кассандры нет причин приукрашивать твой и без того «светлый» образ.
— Возможно, будь ты на ее месте, ты была бы не столь рассудительна.
— А будь она на моем месте, устроила бы охоту на всех, кто имел несчастье родиться в Римской Империи? — Кедвин покачала головой. — Дело не в том, кто на чьем месте, Митос. И моя жизнь проходила не в райских кущах. Если на то пошло, я вообще не знаю женщин-Бессмертных с легкой судьбой. Это ничего не объясняет и не оправдывает. И тем более того, что я видела.
— А что ты еще видела? — насторожился Митос.
— Я была у МакЛауда, хотелось перекинуться парой слов. Вот и представь себе такую картину: мы с ним сидим на палубе, разговариваем. Вдруг появляется Кассандра, этак небрежно прерывает наш разговор, а он перед ней чуть ли не извиняться начинает! Не знаю, что это может значить, но меня покоробило, — Кедвин недоуменно развела руками. — Что, черт возьми, у них за отношения?
— Да, — сказал Митос, потушил сигарету и тоже сел в кресло. — Честно говоря, все, что происходит вокруг него в последние годы, очень странно.
— М-м-м? — изогнула бровь Кедвин.
— Видишь ли, Кассандра положила на него глаз очень давно, еще когда он был мальчишкой…
— Мальчишкой? Но каким образом?
— Она жила в лесу неподалеку от Гленфиннана. Как говорили, ждала рожденного в день зимнего солнцестояния.
— Постой-постой! — Кедвин выпрямилась и нахмурилась. — Это что же Ведьма из леса Доннан?
— Именно. Дункану с ней пришлось столкнуться в тринадцать лет.
— Та-ак, — Кедвин снова откинулась в кресле. — Очень интересно! И что ей было нужно?
— Тогда ничего. Но кое-что было нужно ее бывшему ученику. Роланду Кантосу.
— Этот-то ублюдок здесь при чем?
— Ты его, похоже, очень любишь, — заметил Митос.
— Жалею, что не сумела прикончить в свое время, — сквозь зубы проговорила Кедвин. — И почему-то особенно приятно слышать, что он ученик не чей-нибудь, а именно ее. Так при чем он в нашей истории?
— Тебе приходилось слышать пророчество о «найденыше с Нагорья, рожденном в зимнее солнцестояние»?
— Конечно. Хотя я так и не поняла, о чем оно.
— А ты помнишь, что день рождения Дункана МакЛауда 21 декабря?
— Но что это… — Кедвин остановилась на полуслове. — Продолжай, пожалуйста.
Митос побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, потом сцепил руки мостиком.
— В одном из вариантов пророчество выглядело примерно так: «Придет зло, уничтожая все на своем пути. Только ребенок Нагорья, рожденный в зимнее солнцестояние, видевший тьму и свет, сможет его остановить. Ребенок и мужчина». В другом варианте вместо «ребенок» звучало «найденыш» и добавлялись слова: «выживет, бросив вызов голосу смерти». Вот это, насчет голоса смерти, возможно, сбило с толку Кантоса и Кассандру. Они оба были уверены, что пророчество о нем, о Кантосе. Удивительное самомнение было у этого типа! Он решил, что будет безопаснее устранить угрозу, пока она еще не созрела. Он пытался убить МакЛауда еще в детстве. Ну, а Кассандра этому помешала.
— Ты говоришь, они были уверены. А что, на самом деле было не так?
— Пророчества всегда очень неопределенны. До некоторого времени сомневаться в их догадке не было причины. Видишь ли, я ведь о МакЛауде впервые услышал примерно в то же время и тоже в связи с этим пророчеством.
— От кого, если не тайна?
— От Дария.
— Вы были с ним знакомы?
— Да. Вот он мне и рассказал о «найденыше с Нагорья». В отличие от Кассандры, он не связывал пророчество именно с Кантосом. Он сразу был уверен, что речь идет о чем-то более масштабном, чем стычка с одним из себе подобных, пусть и наделенным редкими способностями.
— И?
— Он считал, что у Дункана особая судьба и за ним стоит присмотреть, хотя бы на расстоянии, для начала. Я, если честно, вообще был настроен скептически. Но к тому времени я уже привык уважать его мнение. Иногда его посещали настоящие откровения. Ему пришлось впервые встретиться с МакЛаудом в битве при Ватерлоо.