Кедвин молча шагнула к нему и осторожно положила руку ему на плечо. Он не повернулся, только накрыл ее ладонь своей.
— Я хотел уехать, — продолжил он после короткой паузы. — Скрыться и предоставить этим идиотам самим разбираться во всем. Но, подумав, понял, что не могу. И не только из-за обещания, которое дал Дарию. МакЛауд мог говорить и думать что угодно, но для меня он оставался тем же Дунканом МакЛаудом. Я не мог его бросить. В каком-то смысле он тоже был жертвой. И потом, ясно было — он решит, что должен остановить Кроноса, а эта задача может оказаться ему не по зубам. Кронос появился не просто так… И у меня возникла другая мысль — использовать шанс покончить с ним и со своим прошлым навсегда. Ну, а чтобы контролировать события, я должен был в них участвовать. Быть рядом с МакЛаудом я не мог, значит, нужно было быть рядом с Кроносом.
Кедвин, по-прежнему молча, выслушала историю приключений в Бордо. Рука ее оставалась на плече у Митоса.
— …Вот так все и кончилось, — подвел он итог. — Мы с МакЛаудом потом еще раз встретились и поговорили. Он уже не был настроен так агрессивно, но… Я рассказал ему, как однажды расстался с Кроносом и кое-что о последних событиях. И знаешь, какой потрясающий вывод он из всего этого сделал? — Митос саркастически усмехнулся. — Он решил, что я нарочно подстроил похищение Кассандры, чтобы поскорее натравить его на Кроноса, с которым сам не мог справиться. Такая «проницательность» окончательно отбила у меня охоту еще что-то объяснять и рассказывать.
— А что стало со второй бомбой? — спросила Кедвин. — Ну, в водопроводе?
— Не было никакой второй бомбы, — вздохнул Митос. — Кронос блефовал. Мне этот блеф доставил очень неприятные минуты. Вообще, эта идея — завоевать мир с помощью вируса — изначально абсурдна. Мне идиотизм ситуации был ясен с самого начала. Но только мне. Ну, а МакЛауд считает меня автором этого бездарного спектакля. Видимо, Кроноса он всерьез вообще не принимал.
— И ты больше не пытался с ним поговорить, объяснить что-то?
— Сначала я просто не мог. Согласись, мне тоже надо было все это пережить, а на его сочувствие рассчитывать теперь не приходилось. Все мои дальнейшие попытки хоть как-то восстановить отношения воспринимались как попытки извиниться. И никаких мыслей о том, что мне тоже нелегко! Заслужил — получай, и весь сказ! Это совсем не то, чего я хотел. — Он помолчал, потом спросил: — Надеюсь, теперь ты сама понимаешь, почему мне так важно было, чтоб ты услышала эту историю не от Кассандры и не от МакЛауда? Я не хочу повторять снова ту же ошибку.
— Да, понимаю, — отозвалась она. — Но я-то не МакЛауд.
— И, тем не менее, такие вещи лучше узнавать из первых рук. — Он оттолкнулся от подоконника, пересек комнату и остановился у камина. — Я не прав?
— Прав. — Она улыбнулась и снова уселась в кресло. — Вот только я теперь не имею понятия, что со всем этим делать.
— Конечно, не имеешь. Потому что это еще не все.
— Как, и это еще не все?!
— Что поделаешь, последние годы были весьма насыщены событиями. Так вот, я не видел его, пока однажды ночью ко мне в номер не явилась Аманда…
В эмоциональные детали столкновения со Стивеном Кином он вдаваться не стал, так что рассказ получился не слишком длинным.
— …Ну вот, а потом он наконец-то соизволил объяснить нам с Амандой, что, собственно, произошло. Так, будто мы изначально слишком тупы или слишком непорядочны, чтобы уяснить его высокие мотивы. В которых, прошу заметить, на сей раз не было никакой особой высоты. Божий суд в виде поединка — одно из самых лицемерных оправданий права сильного… И мне, и Аманде известны были случаи, когда в подобных обстоятельствах Бессмертные просто бросали мечи, отдавая себя на милость того, перед кем чувствовали вину. Тот Дункан МакЛауд, которого знала Аманда, вполне мог поступить именно так. Причем молча, не заставляя друзей сходить с ума от тревоги и не объясняя постфактум свысока, что они просто неверно поняли его намерения. Надежду внушало только то, что он вообще снизошел до разговора.
— Да, странно. — Кедвин потерла лоб. — Знаешь, эти истории становятся все более невероятными… Если бы я сама не участвовала в последних событиях, я бы тебе не поверила. Да еще эта стычка с Кином… Может быть, всему виной его преувеличенное чувство справедливости?
— Справедливости? — Митос, кажется, не знал, смеяться ему или злиться. — Хорошо, давай посмотрим. Мы с ним оба Бессмертные, у нас обоих есть о чем жалеть в прошлом. Он не любит ворошить прошлое без повода, — и это вполне естественная забота о своем спокойствии и о спокойствии своих близких. Я не люблю ворошить прошлое без повода, — и это преступная ложь, попытка выдать себя не за того, кто я есть на самом деле. У него отняли женщину, которую он любил, и он благородно пожертвовал своими и ее чувствами, дабы не допустить раздора, в чем не преуспел, и в итоге потерял ее и вынужден был убить родственника. У меня отняли женщину, которая не была мне безразлична, и я вынужден был подчиниться, чтобы не дать ее убить, и она до сих пор жива, но я бессовестный трус, неспособный защитить тех, кто мне дорог. Его прошлое вернулось, и он принимает как должное поддержку и сочувствие друзей. Мое прошлое вернулось, и я был немедленно лишен не то что сочувствия, но даже элементарного права дать свое объяснение случившемуся. Он сражался, победил, и по традиции признается невиновным. Я сражался, победил, и мне милостиво дозволяется попытаться вернуть утраченное доверие… Если ты видишь здесь какую-то справедливость, объясни мне, бестолковому, в чем она состоит!
Кедвин, глядевшая на него во все глаза во время страстного монолога, кивнула:
— Да, конечно. Никакой справедливости здесь нет. Но ты меня, честно говоря, снова удивляешь.
— Чем же? — спросил Митос.
— Скажи, какую часть правды ты сейчас мне рассказываешь?
— Что?! Ты хочешь сказать, что я пытаюсь тебя обмануть?
— Нет. Но ты говоришь не все.
— Я излагаю факты и объясняю свои мотивы, — сдержанно произнес он. — Сторонником душевного стриптиза я никогда не был.
— А я пытаюсь и никак не могу понять, стараешься ты казаться хуже, чем есть, или лучше?
Он немного помолчал, потом глухо спросил:
— Какого ответа ты ждешь?
— Никакого.
Она встала и, подойдя, остановилась прямо перед ним.
— Мне интересно, а сам-то ты знаешь этот ответ?
Он смотрел на нее молча, и она, улыбнувшись про себя, вздохнула:
— Что ж, оставим это, скоро ужин. Я пойду навещу Мишель…
*
Мишель ужинать в общий зал не пошла. Она лежала в постели, отвернувшись и укрывшись одеялом чуть не с головой.
Кедвин не стала ее тревожить. Пусть. Сама же спустилась в зал, сразу нашла хозяина и попросила отнести ужин ей в комнату. Леру, как видно, привыкший к такого рода странностям, только кивнул. Кедвин мысленно усмехнулась — везет же ему на страдающих душевными хворями Бессмертных!
За общим столом ни на какие задушевные разговоры рассчитывать не приходилось. Кедвин воспользовалась случаем обдумать и взвесить то, что уже услышала. Картина вырисовывалась очень и очень сложная. Нет, подробности биографии Митоса ее не шокировали. Разве что лишний раз заставили восхититься его великолепным умом. Не каждому под силу буквально из ничего создать такую живучую легенду. Ну а об остальном — кто она, чтобы судить? Это все дело его совести, если у него еще есть совесть.
Нет, беспокоило Кедвин другое.
Она и до приезда сюда знала, что с Дунканом МакЛаудом творится неладное. Теперь это было уже не просто смутное ощущение.