— Это вы сказали?
— Нет. Это Наполеон.
Но и такой авторитет оказался моим орликам нипочем. Их запросы растут, причем непомерно. Шестеро самых нахальных, никого не спросив, решили наведаться на Каргалинку — высотой всего четыре километра. За один день, выехав довольно поздно в воскресенье. Такое под силу только хорошим ходокам, закаленным бойцам. Конечно же, они в лучшем случае добрались бы да верхней границы лесного пояса. Объездчики, к счастью, завернули их еще на кордоне: стоял пожароопасный период и горы закрыли. Теперь я по воскресеньям устраиваю телефонную перекличку, проверяя, все на месте или опять отправились в самоволку.
Провожая меня на свидание с Королем, они натащили кучу съестных припасов, главным образом рыбных консервов, вывалили на стол чуть не весь Атлантический океан. И не скрывали, что любой из них готов составить мне отличную компанию…
Высокогорье — особый, затерянный в вечности мир. Природа в нем не изуродована и даже не подправлена человеком, живет в первобытном хаосе и естестве.
На свете нет ничего превыше гор!
Они делают нас немного сумасшедшими, их эйфория не дает остановиться. Всегдашняя загадка, нескончаемый зов: что вон за тем поворотом? Ведь ведет туда — куда-то — отчетливая тропа. И пренебречь ею, возможно, означает обеднить себя невосполнимо (хотя порой там и не встретишь ничего, кроме коровьих лепешек).
Для характеристики человека мне достаточно двух слов о нем: «любит горы». Я уже буду знать, о чем и как с ним говорить. Удивителен — и понятен мне балкарец, отметивший свое столетие на вершине Эльбруса. И бабка, полмесяца шустро шагавшая по высотам не ниже трех тысяч, питаясь только медом и орехами. И ребятишки, с одним бутербродом в кармане отправляющиеся штурмовать снеговую верхотуру.
Мой идеал — не феноменальный Месснер, дважды покоривший Эверест без кислородного аппарата, и не Наоми Уэмура, в одиночку взявший высочайшие точки каждого континента планеты. Экспедиция на Килиманджаро встретила спускавшегося домой местного жителя-африканца. Без какого бы то ни было снаряжения и обеспечения, босой, он ходил помолиться своим богам. Захотел пообщаться с верховными существами накоротке — и поднялся к ним. Не ради спортивных рекордов, а потому что душа позвала.
Не довелось мне участвовать в чемпионских восхождениях, не был знаком со знаменитым Хергиани и не дружил с Онищенко или Голодовым. На моем счету нет ни одной Рораймы. Кстати, высота Рораймы всего 2772 метра, но какая там уникальная стена! И в гималайскую сборную не попал, меня не глядя отсеяли на первом же этапе отбора. Что-то свербит в душе из-за этого, но не сильно. Главное — я поднимался к горизонту, отпечаток моих вибрамов заразит любопытством еще кого-то… и, в конечном счете, не обманет.
Вот и снова склон прострочен следами, как автоматной очередью. К обеду нужно добраться до скалы и начать ее обработку, навесить хотя бы пару веревок. Саня отстает, у него запотевают очки.
Мы не страдаем чрезмерным честолюбием. А все же хочется, что там ни говори, оставить свой след в альпинизме. Хотя бы один достойный эпизод должен принадлежать нам персонально. Не соверши Абалаков ничего, кроме первопокорения пика Коммунизма, он все равно вошел бы в историю. Сделать бы и нам что-то, попроще, но свое. Без низкопоклонства перед заоблачными высочествами! Такая цель стоит и трудов, и риска. Может быть, именно риск осмысляет жизнь, высвечивая ее неожиданным пронзительным лучом.
Старая скала изобиловала трещинами. На ней было за что зацепиться, на зато после каждого удара молотком вниз щедро летели обломки, а над головой зловеще потрескивало. Мы отклонились влево, как советовал Головин. Дед не ошибся: узкая, но устойчивая полочка наискосок выводила почти к самой межбашенной перемычке.
Что-то копается Саня, слишком часто повисает на веревке. Здесь не предвидится отдыха, отдых впереди. Еще немного, еще чуть-чуть… А ноги предательски скользят по стеклянной глади гранита. Холод проникает под пуховку, словно тебя ощупывает кто-то стылыми руками. Срываться нельзя, до низу одни уши доедут.
Санины подошвы маятником взлетают кверху — он перевалился за последний карниз.
Площадка нашлась, но такая крохотная, что некуда было поставить не только палатку, но и примус, держали его на коленях. Разносолов не готовили, обошлись чаем с шоколадкой. Сели спиной к спине, провели всю ночь в неспокойном оцепенении, которое лишь с огромной натяжкой можно было назвать сном. Это ничего, бывает и хуже. Только Санино хриплое дыхание раздражало.