Тридцать три превращения и происшествия с ним в один день — всего лишь норма. Если не случается ничего чрезвычайного, взывающего к нашим охладительным беседам. На переменках в школе так набегается, что от него весь урок пар валит. Что хорошего — жить вразвалочку! Земля вращается вокруг него, как пущенный враскрутку глобус. И позавтракать некогда…
У подъезда он столкнулся с Ленкой, остановил ее.
— Ленк, а Ленк, ты со мной водишься?
— Вожусь, — ответила она, откусывая булку с маком.
— Водишься? — повторил он, приняв безразличный вид и чертя ногой снег.
Она наконец поняла и протянула ему неоткусанный край булки.
— Я тебе, может быть, клешню краба подарю, — пообещал он с набитым ртом.
— А зачем она мне? — простодушно осведомилась Ленка. — Крабы страшные.
— Они только в океане водятся. Большие. А ходят боком и на удочку не ловятся, — сказал он значительно.
— Я котенка хочу, — вздохнула Ленка. — У нас был, мы его Мурзой звали. Вчера в гости ушли, а дверь на балкон открытой оставили. Он, наверно, и спрыгнул с балкона. Мне его жа-алко.
Винтя нахмурился.
— В подвале смотрела? Я фонарик у ребят спрошу и поищу.
Он уже на ходу обернулся, крикнул озабоченно:
— Ленк, дядя Кузьмич придет, скажи, что их ключ у нас!
И лишь тогда умчался.
Телефон отфыркивается, заливаясь долгими трелями, а потом доносит торопливое Винтино алеканье.
— Слушаю.
В трубке — смех.
— Ты меня не узнаешь, пап? Узнаешь? Отчего у тебя голос… будто тебе сто сорок лет, или ты с кем поругался?
— Где ты был в три часа? — отвечаю я вопросом на вопрос. — Набираю наш номер — никого, как повымерли. Уроки сделал?
— А как же! — бодро отвечает сын. — Если я звонка не слышал, значит, чистописанием всяким увлекся. Или матешей, иксами-игреками. Ты тоже ничего не слышишь, когда работа интересная.
— Вот именно — работа… Нацарапал небось, словно курица лапой. Опять учительница будет жаловаться, красней за тебя перед ней.
— Не, я чисто нацарапал, написал то есть!
— Я же отсюда вижу, что с ошибками и кляксами.
— Есть одна, — помолчав, кивает Винтя на том конце провода. И уточняет: — Клякса. Переписать?
— Да, пожалуй, но… ты это лучше с мамой реши, она домой раньше придет.
— Ладно, — без энтузиазма соглашается Винтя. — А мы сегодня в войну играли. Грибан командиром был. Он меня в разведку посылал! С Женчиком, но я его не взял.
Вот, вот. Ему до четырех часов было велено заниматься уроками и только уроками. Чей приказ важнее, мой или Грибановского? На ласковый голос после этого рассчитывать не стоило. Да еще обманывать пытается. Развинтился совсем. Доберусь я до их компании!
С Грибановским беда. Надо же было сыну подружиться с ним! Есть приличные, серьезные или умеренно легкомысленные мальчишки, но с ними, оказывается, скучно… После нашего новоселья в этом доме Винтя впервые вышел во двор — и вернулся без шапки. Грибановский забросил ее высоко на дерево, нам пришлось-таки потрудиться, сбивая ее оттуда. А злодей стоял поодаль и хихикал.
Этот десятилетний Опенкин-Мухоморский — заводила всего, что творится ребятней во дворе. Если сильно разволновались бабки на скамеечке, значит, он опять отличился. В одной из подвальных клетушек оборудовал штаб, натащил туда разной замечательной дряни. Скажи он, что на головах надо ходить, — любой пойдет, не задумавшись.
Единственный раз на его авторитет было совершено покушение. Неудачное, разумеется. С Грибановским вздумал тягаться Женчик, подумать смешно.
Женчику, несчастному кудрявому толстяку из третьего подъезда, подарили велосипед. Они есть почти у всех, но этот — новый, надо же испытать его и оценить качество: вдруг обнаружатся скрытые дефекты! Грибан по-хозяйски потянулся к велосипеду, однако Женчик вильнул и укатил. Пыхтя, в заносчивом одиночестве носился по асфальту.
Это был непорядок. Того и гляди, завтра кто-нибудь не поделится яблоком или зажмет три копейки на газировку. Меры следовало принимать немедленно.
На другой день я стал свидетелем такой сцены. Женчик с ревом, напоминающим сирену, пронесся по двору. Прежде чем скрыться в подъезде, он торопливо грозил кому-то кулаком.
Без Грибановского тут, разумеется, не обошлось, рука чувствовалась опытная. А Винтя упорно соблюдал конспирацию. На расспросы отвечал невпопад, заговаривая про вчерашнюю погоду или — что нужно было золотыми буквами вписать в историю — про невыученные уроки. Он уже начинает жить какой-то собственной жизнью, его учат не только родители и школа.