Впервые Беломестнов испытывал такое удручающее бессилие. Ни на одну его попытку контактов Петрович не откликнулся.
— Как ты относишься к дельфинам?
— А почему я должен относиться к ним?
— Потому что ты человек!
Ноль реакции.
Придя в мастерские «Сельхозтехники», — здесь можно было бы и поработать месяцок, если есть интерес к железу, — племяш кисло попинал колеса «Кировцев». Зато проявил активность в клубе, крупно побив двоих ровесников из-за удобного стула. Не в драке беда. Лицо у него было при этом плохое. Бил скучающе, расчетливо, ушел не досмотрев кино, лениво жуя лиственничную смолку.
Застигнув его за упражнениями в швырянии ножа — исколупал всю дверь в квартире, — дядя чуть не упал: зачем? В разведчики, что ли, собирается? Там таких даром не надо! И вообще проявил себя сущим бедствием. Разыгрывал какую-то глупую комедию. Не может же нормальный человек быть настолько бестолковым! Пускал ли он когда-нибудь кораблики по лужам, дуя в паруса, стремился ли к звездам? А если стремился, то куда все это делось?
«У мужчин должны быть свои сыновья», — с грустью подумал Беломестнов о себе и неудавшейся семейной жизни, на память от которой остались только фотографии. Иначе непоправимо выпадает из судьбы что-то существенное, такое, чему нет счета и цены…
В Холгонскую пещеру он увел Петровича почти силой, зная, какое благотворное способна она оказывать влияние, как в ней душа очищается от болячек.
Начинается она с четырехметровой карстовой воронки — наподобие тех, что остаются после взрыва увесистой авиабомбы. Покрытый наледью пол плавно нисходит вглубь. Там невиданный, приснившийся и непостижимо явившийся в реальность мир! Жулька тычется в ноги, как бы спеша, подталкивая вперед.
Сталактиты образуют целый лес, в котором никогда не шелестевшие листвой и не слышавшие птичьего пересвиста деревья растут вершинами вниз. Лабиринт зовет дальше, но перегораживается провалом. Звук падения от брошенного камня доносится нескоро.
Где-то нежно выводит мелодию скрипка. Или почудилось, звенит в ушах? Подают голос неведомые певцы на неведомом торжественном языке, потерянно взывая к свету, ко всесогревающему солнцу. Это — своеобразная эолова арфа. Потоки воздуха обвевают сталактитовые струны, видимо из второго, вызывающего сквозняки входа в подземный концертный зал.
Сталактитовые хоралы… Отчего-то приходят в голову мысли о бессмертности, неистребимости бытия…
Петрович, упираясь коленом в один из немногих в пещере сталагмитов, тянул к себе его верхушку. Беломестнов взбешённо перехватил его руку, но не успел остановить кощунство: сталагмит хрустнул. Петрович вырвался и презрительно протянул обломок:
— Нате возьмите, че вы…
Жулька тотчас же облаяла его.
Подтаявшая наледь стала скользкой, как лягушачья кожа. Насекая ее топориком, Беломестнов молча довел Петровича на веревке до уреза пещеры и отвернулся от него.
Простить он не смог. На следующий же день проводил Петровича к автовокзалу, испытывая и облегчение, и досаду, непривычное ощущение не поддающейся разгадке тайны.
Помахивая сумкой, племянник шел поодаль, одинокий и какой-то сиротливый, совсем не празднующий освобождение.
Сейчас Петрович начал казаться Беломестнову не таким уж рослым: пацан пацаном. Тощеватый, по возрасту неуступчивый, в меру, как это у них принято, лохматый. Были, конечно же, были у него добрые мечты — а они всегда оставляют, не могут не оставить след! Почему же его судьба неразглядима, как на передержанном негативе? Чья рука протянется к нему, когда он вдруг поскользнется на своем безалаберном пути?
А путь пред ним лежит нелегкий, дальний…
Автобус уже тронулся. Беломестнов кинулся наперерез, его толкнуло обрешеткой радиатора. Он застучал кулаками по жестяной стенке и, придерживая открывшуюся дверь, с отчаянием и решимостью позвал Петровича.
Тот медленно поднялся и шагнул к выходу.
МАЛАЯ АРЕНА
Кризис наступает у Паничкина быстро, в конце второго — начале третьего круга. Тяжелеют, неохотно отрываются от дорожки ноги, сдавливает грудь. Но он терпеливо ждет. Знает, что вскоре им обязательно овладеет какое-то отупение, блаженное равнодушие к окружающей обстановке и к самому себе. Какая-то невесомость, похожая на космическую, сменяющая неизбежные при выходе на орбиту перегрузки.