— Мерредит! — истошно прокричал Рурим, пытаясь вырваться, на что получил удар под дых.
Когда они оказались по середине холла, их швырнули под ноги Уллису.
— Ну что? — обратился он к священнику.
— Всё верно, господин Уллис. Она, имеет талант к магии, — утвердительно произнёс священник, указав пальцем на Савию. — Слова алхимика оказались правдой, как и моя проверка.
— Ясно… — процедил маркграф, подходя к ним. — … Пятнадцать лет наглого обмана. Обмана того, кто спас ваши жалкие жизни. Того, кто принял твои мольбы Рурим не убивать вас. Того, кто поверил вам, что вы не обладаете склонностью к магии. А оказывается, что для тебя это ничего не значит.
Уллис хлопнул руками, привлекая всеобщее внимание.
— Раз так, тогда мне плевать на вашу дальнейшую судьбу. Пусть же Церковь будет вам судьёй, — он посмотрел на священника. — Они…
— Герберт!
С дальнего конца холла, где находилась дверь, ведущая в приёмный зал, послышался окрик. Принадлежал он рыжеволосому мужчине со слегка располневшим животом. Савия вспомнила, что сегодня в поместье велась подготовка ко встрече с новым другом маркграфа из Королевства Холлфорд. Она мельком его видела, но теперь опознала точно. Это были единственные размышления, которые не давали девушке разрыдаться прямо сейчас.
— Лорин, не обращай внимания. Иди, я скоро присоединюсь — ответил Герберт.
— О-хо-хо! Это же Барски! — воодушевляюще проговорил дворянин, поравнявшись с Уллисом. А сбоку от них, встал его охранник.
— Они самые, господин Эбнасс, — ответил гневно священник. — Но не волнуйтесь им не долго осталось.
— А кто-то из них имеет талант к магии? — спросил нетерпеливо Эбнасс.
— Она — всё также гневно ответил священник, указывая на Савию.
Девушка от страха, сжалась ещё сильнее, смотря то на отца, то на дворян, не понимая, что ей делать и даже думать.
— Герберт, дружище, продай её мне. Готов заплатить хорошую цену — предложил дворянин.
— Продать⁉ — прокричал священник.
— Ну-у… — растерялся маркграф.
— Сами подумайте, какая вам разница, что с ней будет? Я понимаю, церковь и прошлое их народа…но всё же… Это ведь такой потенциал! У нас в королевстве, к ним более снисходительное отношение, так что всё будет в порядке. Никаких политических последствий не наметиться. Что скажете? — убеждал своих имперских друзей Эбнасс.
— Забирай её. Считай это подарком в честь наших новых отношений — ответил Герберт.
На радостях от услышанного, виконт обнял маркграфа и поблагодарил за столь хороший подарок. Савия не могла осознать того, что произошло. Взглянув на мёртвое тело матери, её очередной волной охватил страх. А глядя на потерявшего былой дух отца, сердце постепенно наливалось отчаяньем. Эмоции, до недавнего времени бушевавшие радостью и весельем в миг потухли, подобно хлипкому огню свечи. Будто их и не было никогда. Происходящее не могло уложиться в её голове. Всё это казалось нереальным.
«Разве такое может быть? Они ведь просто хотели… Мама… Папа…».
Мускулы лица, рук, ног и всего тела дрожали от шока и невозможности сознания проанализировать происходящее. Со стороны делая Савию похожей на хлипкий листок.
«Как такое может быть? Неужели это всё? Не будет ни поездки, ни даже родителей рядом? Теперь всё? Я… Я…».
И в следующее мгновение, разум девушки дал ей ответ:
«Я обречена…».
Эти слова прозвучали будто жизненный приговор и никак иначе. Её лицо начало постепенно застывать в каменной, безэмоциональной гримасе.
— Грэм, забирай девчонку и отведи к нашему экипажу, и проследи за ней — приказным тоном произнёс Эбнасс.
Когда человек виконта потащил девушку на выход, а истошный вопль её отца раздался в холле, но был остановлен ударом сапога маркграфа, Савия осталась абсолютно равнодушной. Её потухший взгляд продолжал метаться из стороны в сторону, пытаясь найти хоть что-то хорошее. Что-то, что могло бы вернуть былой настрой в прежнее русло. Но эти попытки оказались тщетны. Окончательно погружая рабыню в пучину обречённости. Меняя её прежнюю.
Актуальное время
Сидевшая в свете выглянувшего из-за тучи полумесяца Савия, не могла остановить себя. Не могла остановить свои эмоциональные порывы. Казалось бы, эмоции абсолютно нормальны для всех живых существ. Это часть характера, природы в конце концов. Но за пять лет пребывания в рабстве у Эбнасса, она углубила свои эмоциональные проявления в себя на столько глубоко, что даже забыла, как улыбаться или смеяться. В ней жили лишь воспоминания тех безмятежных лет жизни, в подчинении маркграфа. Времена, когда была по-настоящему счастлива. Когда мама и папа были живы.