«Если бы не волнение из-за слухов, неизвестно, когда бы я приобрел себе жену! А сейчас есть у меня доказательства!» — с радостью думал сюцай, но об этом мы пока умолчим.
Время летит стрелой, солнце с луной снуют как челнок, жара уходит, и наступает хлад. Словом, прошел почти год, и наступил второй год эры Счастливого Успокоения. Лживые разговоры об отборе государевых дев понемногу утихли, и супруги Цзинь стали раскаиваться, что просватали дочь за бедняка. Что до Ханя, то он, потратившись на сговорные подарки, вконец опустошил свой кошелек, а потому не решался заводить разговор о свадьбе.
Однажды в закладную лавку Цзиня вошел пожилой человек в сопровождении юноши семнадцати-восемнадцати лет. Цзинь в это время занимался проверкой счетов.
— Зять, ты, оказывается, дома? А где же сестра?
То был брат жены — владелец ломбарда Чэн из Хуэйчжоу, который вместе с сыном Ашоу приехал, чтобы предложить родственнику открыть на паях еще одну закладную лавку. Цзинь поспешил навстречу гостям, а потом кликнул жену и дочь. После обычных разговоров о том, о сем, хозяин велел домашним принести подогретого вина.
— Я вижу, Чжаося стала совсем взрослой девушкой! Просватана или нет? — поинтересовался Чэн как бы между прочим. — Может быть, не стоило об этом спрашивать, но мой пащенок до сего времени не обручен, а потому, если ты не против, мы можем наших детей поженить!
— Хорошо бы! — вздохнул Цзинь. — Весьма был бы рад, если бы дочка вышла замуж за твоего сына… Да вот только мы поторопились, уже дали согласие одному сюцаю по фамилии Хань. Побоялись, что дочку отправят в столицу… А этот Хань бедняк бедняком и, по всей видимости, никогда уже не выбьется в люди, потому как на уме у него одни пустые сочинения, от которых лишь ноги протянешь… В свое время, когда сюда приезжал инспектор Лян, этот Хань занял только третье место, да и то с грехом пополам, думали совсем провалится! Не хочется мне выдавать за него свою дочку, хлебнет она с ним горя! Словом, лучше обо всем этом деле и не вспоминать!
Гость вздохнул и, помолчав, проговорил:
— Сестра! Зять! А вы вправду не хотите отдавать дочку за этого сюцая?
— Неужто обманываем? — воскликнул Цзинь.
— Если бы вы отдавали по своей охоте, тогда другое дело, а если желания нет, то надо что-то придумать… В общем, порушить надо ваш договор, а сделать это проще простого!
— Как так? — спросил Цзинь.
— Завтра я подам в Тайчжоуский ямынь прошение, в котором скажу, что меж нами была когда-то договоренность о свадьбе наших детей — еще когда они были в малом возрасте. Потом я остался в Хуэйчжоу и застрял там надолго, а ты тем временем переменил свои планы со свадьбой. Вот это я и скажу местным властям и потребую, чтобы они отдали Чжаося моему сыну… Конечно, мой пащенок не скажи как умен, однако ж он лучше этого голодранца-книжника!
— Отличная мысль! — обрадовался Цзинь. — Да только есть одна трудность. В свое время я сам составил свадебный договор и отдал ему прядь дочкиных волос в доказательство. Вряд ли в ямыне разрешат переменить обручение! Нет, правда на его стороне!
— Эх, зять! Сразу видно, что ты мало сталкивался с казенными порядками… Ведь мы же оба с тобой из Хуэйчжоу, к тому же родственники. Скажем властям, что наши дети обручены с малолетства, и дело с концом. Не могут они нам не поверить!.. Или поговорку забыл? «За деньги сам бес крутит мельничный жернов». А денег у нас хватает. Подкупим одного, второго, попросим местных шэньши{510} замолвить словечко в ямыне правителя области, и от прежнего твоего договора останется пустой звук! Что касается волос, кому известно, чьи они? Нет, сюцаю нас с тобой не перебороть! Даже если сильно ты потратишься, все равно внакладе не останешься!
— Прекрасно придумано! — обрадовался Цзинь и даже захлопал в ладоши. — Завтра же попробуем!
Они кончили винопитие и пошли на покой.
На следующее утро лавочник Чэн, умывшись и должным образом причесавшись, отправился к стряпчему, чтобы потолковать с ним о деле, после чего составил прошение и нашел свидетеля по фамилии Чжао. Закончив дела, он вместе с Цзинем направился в Тайчжоуский ямынь. По этому поводу вспоминаются такие стихи:
Когда они подошли к ямыню, правитель уже занял свое место в зале и открыл присутствие. Через некоторое время вывесили щит о дозволении подавать прошения, и меняла Чэн, когда наступил его черед, вошел в присутственную залу. Правитель велел чиновнику по мирским делам принять прошение, в котором было написано следующее: