– Кто это? – спросил я свешницу.
– Это архиепископ Симферопольский Лука, – ответила она тихо, подавая мне свечку.
Архиепископ говорил негромким проникновенным голосом. Я прислушался:
– В четвертую же стражу пришел к ним Иисус, идя по морю.
Я узнал: это было Евангелие от Матфея, читанное мною в первый послевоенный год.
– Итак, братья и сестры, – продолжал проповедник, – в четвертую стражу, по римскому исчислению, означало – после трех часов ночи, на рассвете. Он подошел к лодке учеников, идя по морю. Пусть вас это не смущает. Господь наш – Владыка всего Им созданного, Он побеждает законы природы. Но не только Он Сам мог ходить по морю, как по суше, но дозволил и апостолу Петру идти по воде, потому что вера Петра во Христа не давала тому утонуть. Но как только апостол усомнился в том, что его поддерживает сила Божия, как только поколебалась его вера, так сразу он начал тонуть. «Маловерный, зачем ты усомнился?» – сказал ему Христос. Вот поэтому, дорогие мои братья и сестры, бесполезно быть близ Христа тому, кто не близок к нему верою.
Вот, думал я, польза хождения во храм. Кто бы мне это растолковал? Об архиепископе Луке я многое слышал в медицинских кругах, но видеть его мне до сих пор не приходилось. Про него рассказывали, что это был блестящий хирург, талантливый ученый, профессор. Безвременная смерть горячо любимой жены привела его к вере. Впоследствии он принял сан священника, затем пострижение в монашество, а в 1923 году стал епископом. И это в те страшные годы, когда гонение на Церковь стало особенно лютым. В эти годы были расстреляны митрополит Киевский Владимир, митрополит Петроградский Вениамин, десятки других епископов, тысячи священников.
Профессор Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, он же архиепископ Лука, будучи священнослужителем, никогда не оставлял своей врачебной и научной деятельности. Он был ведущим специалистом в области гнойной хирургии, ученым мирового значения. Но это не спасло его от репрессий: он прошел через тюрьмы, лагеря и ссылки. Только с началом войны с Германией, когда в госпиталях оказалось большое число раненых с гнойными осложнениями, о профессоре Войно-Ясенецком заново вспомнили.
О большой смертности раненых было доложено Сталину, который с удивлением спросил: «Неужели у нас нет крупных специалистов в области гнойной хирургии?» Ему ответили, что есть такой, но он в ссылке в деревне Большая Мурта под Красноярском.
Немедленно последовало решение: «Из ссылки возвратить, ученые труды опубликовать, предоставить все условия для работы».
А в 1946 году в центральных газетах было опубликовано, что профессору В. Ф. Войно-Ясенецкому за его научные труды, способствующие успешному лечению раненых, присуждена Сталинская премия первой степени. Архиепископ Лука пожертвовал ее сиротам – детям войны.
Я стоял в церкви и смотрел, как народ подходит к архиепископу под благословение. Люди тихо с благоговением целовали крест и руку, руку архиепископа-хирурга.
Я думал: вот человек легендарной судьбы, который без сомнений идет по бурному морю жизни и не тонет в его пучине, как тонул усомнившийся апостол Петр.
Владыку я тогда воспринимал только как знаменитого ученого с мировым именем, блестящего хирурга и диагноста, а духовно-религиозная сущность Владыки тогда не осознавалась мною, потому что в моем сердце еще не нашлось места Христу…
Вечером того же дня я лежал у себя в комнате и решал: идти мне к владыке Луке или не идти? Мне необходим был совет: как жить дальше? Потому что жизнь зашла в тупик, я уже не видел в ней смысла, хотя мне не было еще и тридцати лет. Удушливая советская повседневность окрасила мир в серые, блеклые тона, породила безотчетную тоску.
А когда шесть феодосийских мальчишек на горе колотили камнями противотанковую мину и взрыв потряс землю и черный дым столбом поднялся над горой и когда ко мне в морг принесли сочащийся узел с останками их тел, задымленных и черных, я не выдержал и заплакал над этим страшным узлом. После этого я сам стал ожидать скорого приближения смерти.
Я делал биохимические анализы крови, и они давали плохие показатели работы почек. А умирать не хотелось, я был еще так молод, и мне посчастливилось выжить в войну, и окончить институт, и не умереть в клинике Углова. А жизнь была так прекрасна, а крымская весна так блистательна и волшебна, когда все цвело, благоухало, жужжало под ярким ослепительным солнцем. Придя домой, я сел за стол и написал отчаянное письмо Никите Хрущеву, которое было криком души. В нем я просил отправить меня в Соединенные Штаты Америки, где в хирургической клинике братьев Мейо уже делали пересадку почек. Ответ из Москвы пришел быстро. В нем было указание областному начальству оказать мне необходимую медицинскую помощь. И помощь была оказана. Из Симферополя за мной прислали машину и отвезли меня в психушку, где подвергли тщательной психиатрической экспертизе и нашли у меня угнетенное состояние психики – депрессию.