И хоть бы одна подружка, с которой можно выплакаться, поделиться сокровенным… Привыкнуть к такому было трудно.
Шли дни, недели, месяцы… Уже докатились до батальона леденящие душу рассказы о блокаде, уже десятки близких Вере людей отвезли в санках на Пискаревку, на остров Декабристов. А что же она?.. Мысли об этом засели, как кость в горле, мучили, не давали спать по ночам. «Меню-раскладка», «График помывки личного состава»… Разве ради этого она надела военную форму, пошла воевать?!
Случайно Вера узнала, что отбирают медиков на Северный флот. Она взмолилась: «Возьмите меня, пожалуйста!» Врач-майор, внимательно посмотрел на нее:
— Вы представляете себе, что это такое — плавать на санитарном судне?
Вера закивала, хотя конечно же ничего такого не представляла.
В начале марта 1942 года ее назначили фельдшером на МСО-3.
Когда Верочка впервые подошла к полуразрушенному причалу, к которому швартовались санитарные суда, навстречу из-за вставших на дыбы чугунных балок, груды битого кирпича выскочила девушка во флотской шинели.
— Ты?! — Вера с трудом узнала в худющей дивчине с лихорадочно блестевшими глазами Тосю Клементьеву, с которой подружилась в эшелоне.
— А ты к нам? Верка, это такой ужас! Это как в мышеловке!
Тут я позволю себе два отступления. Первое относится к человеческой памяти вообще и к памяти о войне в частности; во втором речь пойдет о Мурманске марта 1942 года, о полуостровах Среднем и Рыбачьем. Без этих отступлений ужас, который разглядела Верочка в глазах Тоськи, будет вряд ли понятен читателю..
Признаюсь, когда Вера Михайловна сказала мне, что она плавала на МСО-3, я усомнился. Во время войны мне довелось быть на Северном флоте, но о санитарных судах с таким названием я не слышал.
— А как это понимать: МСО?
— Медико-санитарный отряд, — ответила Вера Михайловна.
Тут уж я засомневался окончательно. По-всякому назывались суда, но чтоб «отряд»? Как говаривал мой бывший командир капитан 1 ранга Рыбалко, «конец белого света — и только!». И в то же время в военном билете Веры Михайловны, в графе «Прохождение службы», черным по белому записано: «МСО-3, Северный флот». Что за чертовщина?!
Я как раз работал в Центральной военно-морской библиотеке, подыскивал нужные мне материалы. Находится библиотека в Ленинграде, в сумрачном здании бывшего Инженерного замка. В ее высоченных, отделанных полированным деревом книгохранилищах трудились великие знатоки всего, что относится к истории флота. Но даже они ничем помочь мне не могли. Перечня судов Северного флота времен Великой Отечественной войны в библиотеке не было.
— Позвоните в Центральный военно-морской музей, — посоветовали мне. — Анатолий Иванович Савченко должен знать. Уж если он не знает…
Анатолий Иванович знал. Через несколько минут он диктовал мне по телефону список санитарных судов: «Воронеж», «Вятка», «Вологда», «Карелия», «Герцен»… Никаких МСО в перечне не было. А ведь это официальный документ!
Тогда я взял в библиотеке книги об обороне Заполярья. Их оказалось достаточно много. Я читал эти книги одну за другой и уже потерял надежду докопаться до истины, как вдруг…
«Наш малый охотник сопровождал баржу с боеприпасами и МСО-3, зверобойный бот типа «Алеут», приспособленный под санитарное судно», — читал я, еще не веря в такую удачу! А написано это было в книге воспоминаний североморцев, изданной в Мурманске в 1975 году. Были все-таки МСО, были!
Но вот ведь что печально: получалось, что эти героические суденышки, спасшие столько человеческих жизней, сохранились в памяти считанных людей. Они, МСО, даже не числятся в списках без вести пропавших кораблей!
Вот ведь что бывает с нашей памятью вообще и с памятью о войне в частности.
А теперь о Мурманске 1942 года. Город горел. Если в 1941 году случались недели, когда воздушных налетов не было, то теперь фашисты бомбили город постоянно. 5-й немецкий воздушный флот неукоснительно выполнял директиву Гитлера как можно скорее разрушить сооружения порта Мурманск.
Город был преимущественно деревянным с толевыми и драночными крышами, и едва успевали сбить пламя с крыши одного дома, как загорался следующий. Фугасные бомбы рвали в клочья причалы, вздымали в воздух склады. Впрочем, послушаем очевидцев.
Вспоминает бывший капитан порта Г. В. Вольт:
«Воздушная тревога застала меня около дома № 4 по улице Володарского. Я услышал разрывы бомб и увидел дымки рвущихся в воздухе снарядов, а среди них пять или шесть разлетающихся веером самолетов. В воздухе также были видны черные клубы дыма от разорвавшихся кассет, и вслед за этим я услышал сильный шум летящих зажигалок, упавших и усеявших всю площадь от дома № 4 до улицы Карла Маркса. Кругом все горело. Горел новый клуб, дом таможни, клуб имени Володарского. В горящих в овраге складах что-то взрывалось и валил едкий желтый дым. Оглянувшись, я увидел, что весь портовый поселок представлял собой сплошное море огня и дыма…
На улице Челюскинцев, около остановки автобуса, лежали обгоревшие трупы женщины с девочкой лет семи, которая обняла женщину обеими руками за шею. Немного дальше, из укрытия, достали около десяти трупов задохнувшихся и сгоревших женщин и детей, у которых отваливались конечности…»
Капитан руководствовался штурманским правилом: пишу то, что вижу, чего не вижу — не пишу. От этого его воспоминания еще страшнее.
Я помню Мурманск 1944 года. Бомбежки прекратились. Всюду можно было увидеть изможденных людей в ватниках. Они что-то прилаживали, убирали. Город являл собой нагромождение руин, среди которых высились белые обугленные остовы каменных домов. Но в сорок втором в этих домах еще жили люди. Более того, они работали, Мурманский порт действовал. Даже тогда, когда казалось, что это невозможно. Суда, набитые взрывчаткой, разгружались под бомбежкой! Так было с британским пароходом «Нью-Вестминстер Сити», так было с другими судами.