Мы собрались вокруг шахты, и я указал вниз. Сверла прорыли ровный ствол с круглыми стенками диаметром от семидесяти до ста сантиметров. А на дне виднелось холодное голубое сияние наружности туннеля. Сверла лишь чуть поцарапали эту поверхность и забросали отходами бурения, которые я не успел убрать.
— Что теперь? — спросил Коченор. Голос его звучал хрипло от возбуждения — впрочем, это естественно, решил я.
— Будем прожигать стенку.
Я как можно дальше, насколько позволяло иглу, отвел своих клиентов от ствола, они прижались к оставшимся грудам отходов. Затем высвободил огненные резаки. Сам расположился, раздвинув ноги, над стволом. Огнеметы аккуратно спустились на кабеле, пока не повисли в нескольких сантиметрах над поверхностью туннеля.
Я включил их.
Можно подумать, что человек не в состоянии создать что-нибудь более горячее, чем Венера, но огнеметы — это совсем особое дело. В ограниченном пространстве иглу нас охватил жар. Охладительная система скафандров заработала с перегрузкой.
Дорри ахнула.
— Ох! Мне кажется, я…
Коченор схватил ее за руку.
— Если хочешь, падай в обморок, — яростно сказал он, — но смотри, чтобы тебя не вырвало в шлеме. Уолтерс! Сколько это будет продолжаться?
Мне было так же трудно, как и ему. Практика не помогает привыкнуть к тому, что стоишь перед печью с раскрытой дверцей.
— Может, минуту, — выдохнул я. — Держитесь, все в порядке.
На самом деле потребовалось чуть больше, может, секунд девяносто. Больше половины этого времени приборы моего скафандра тревожно сигналили о перегрузке. Но скафандр рассчитан на перегрузки. Если не испечешься в нем, сам скафандр выдержит.
Потом мы прошли. Полуметровый круглый участок поверхности туннеля провис, опустился и повис, раскачиваясь.
Я выключил огнеметы. Все несколько минут усиленно отдувались, охладители скафандров постепенно восстанавливали температуру.
— Ух ты! — сказала Дорота. — Ничего себе!
В свете, выходящем из шахты, я видел, что Коченор хмурится. Я молчал. Включил огнеметы еще на пять секунд, чтобы срезать круглый участок. Тот со стуком, как камень, упал на дно туннеля.
Потом я включил микрофон.
— Нет разницы в давлении, — сказал я.
Коченор не перестал хмуриться, но продолжал молчать.
— Это означает, что туннель уже вскрыт, — продолжал я. — Кто-то нашел его, вскрыл, вероятно, очистил, если там что-то было, и просто не сообщил об этом. Пойдемте в самолет, помоемся.
Дорота закричала:
— Оди, что с вами? Я хочу спуститься и посмотреть, что там внутри!
— Заткнись, Дорри, — с горечью сказал Коченор. — Ты разве не слышала, что он сказал? Это выстрел впустую.
Конечно, всегда есть вероятность, что туннель вскрыт каким-нибудь сейсмологическим происшествием, а не туннельной крысой с режущим огнеметом. В таком случае там может остаться что-нибудь интересное. И мне не хватило совести одним ударом покончить с энтузиазмом Дороты.
Поэтому мы один за другим спустились вниз по тросу и оказались в туннеле хичи. Осмотрелись. Насколько можно видеть, он пуст, как и большинство других. Впрочем, видеть можно недалеко. Еще один недостаток вскрытых туннелей — чтобы их исследовать, нужно специальное оборудование. С испытанной перегрузкой наши скафандры годились еще на пару часов, но и только.
Поэтому мы прошли по туннелю с километр, видели голые стены, иногда на них срубленные наросты, которые некогда могли что-то удерживать, но ничего подвижного. Даже мусора не было.
Коченор и Дорри захотели вернуться и подняться по тросу к самолету. Коченор справился самостоятельно. Дорота тоже, хотя я готов был ей помочь. Но она поднялась сама с помощью петель на тросе.
Мы вымылись и приготовили еду. Есть нужно, но Коченор был не в настроении для своих гурманских блюд. Дорота молча бросила в нагреватель таблетки, и мы мрачно поели блюда из полуфабрикатов.
— Ну, что, это всего лишь первый, — сказала наконец Дорота, решив приободриться. — И всего наш второй день.
Коченор сказал:
— Заткнись, Дорри. Если я чего-то не умею, так это проигрывать. — Он смотрел на рисунок, по-прежнему остававшийся на экране. — Уолтерс, сколько еще туннелей не обозначены, но пусты, как этот?