Золотые угли с тихим звоном распадались на огненные звездочки. Тучи искр взметались в черное небо. Тайга вокруг костра стояла холодная, насторожившаяся и непонятная.
Полковник хотел сказать еще что-то, но у него ныла поясница, а сердце колотилось коротко, скачками.
— Невроз! — подумал он. — Не надо волноваться... вредно...
А потом холодное, неотвязное: «А где же, действительно, эта армия?.. Где же эта цель?..».
11. Волчьи следы.
Дыдырца-тунгус, наконец, увидел тех, за чьим следом он долго шел. Притаясь среди занесенных снегом елей, приказав понимающим собакам лечь и ждать, он издали внимательно разглядел всех пятерых, устало тащившихся по неровным выступам и ямам таежного проселка. Он острым, привыкшим схватывать дали, взглядом полюбовался на их оружие, разглядел их одежду и запомнил их лица. Потом поднял собак и широким легким шагом пошел куда-то в сторону, в безжизненные дебри леса.
Но он знал, куда шел. Скоро беспорядочные заросли тайги остались позади, затем пошел молодой ельник, потом снежная гладь луга или озера. И, наконец, издали, за зубчатой изгородью леса зазвучали отчетливые и звонкие в морозном воздухе звуки: собачий лай.
Позже, когда Дыдырца-тунгус обогрелся у своих друзей в маленькой таежной деревеньке, когда в жарко натопленной избе иссякли все обычные вопросы: об оленях, о здоровьи, о запоздалом выходе белки и о спугнутых, видимо, волками лосях, — он рассказал крестьянам, друзьям своим, о том, что видел. Мужики внимательно расспросили Дыдырцу-тунгуса об этих неизвестных людях, которые идут, минуя жилища, уклоняясь от проторенных дорог, куда-то на север. Мужики долго толковали между собой о слышанном. Они задумались. Зашевелились у них какие-то мысли. И они унесли их поздно ночью в свои избы, и там долго ворочались на лежанках, на полатях: не было сна — и вертелись все обрывки, пока еще неуловимые и смутные обрывки решений.
На утро Дыдырца-тунгус простился со своими друзьями и ушел к своему стойбищу.
В стороне оставался ясный, широкий след. И когда Дыдырца пересекал его, он видел, что к тяжелым, взрыхлившим снег, следам широких валенок прибавились свежие знаки: волчьи следы.
Дыдырца поглядел на них, покрутил головой и пошел своей дорогой: Дыдырца-тунгус не охотился на волков. Дыдырце-тунгусу нечего было делать там, куда шли неизвестные люди.
А из маленькой таежной деревеньки на следующий день, рано утром, еще не зарилось, вышли крадучись охотники. Выходили они из своих изб, оглядываясь, и исчезали в предутренней мгле. И не видели друг друга.
И тогда к волчьим следам прибавились новые — легкие, уверенные охотничьи.
12. Быстрый ход.
Взвиться бы птицей и из-под облаков поглядеть вниз и увидеть: в сердце тайги, попирая зимнюю белую рухлядь ее, идут усталые, хмурые путники. Их пятеро: они вытянулись гуськом и пылит снег из-под разбухшей тяжелой их обуви. За ними по пятам, трусливо прячась, голодный и злой, бредет волк, дальше еще, еще. И догоняя их всех — и этих усталых и хмурых путников, и этих стерегущих, жадных волков, идут, не зная один о другом, охотники, один, другой, еще и еще...
Взвиться бы птицей и сверху громко рассмеяться!..
Шли в таком порядке: впереди Степанов, за ним хорунжий, потом полковник и уж сзади всех оба прапорщика.
Степанов уверенно вел всю партию куда-то по-бездорожью. Он умел ориентироваться в бескрайной тайге, видимо, знал некоторые ее тайны и прокладывал путь по рыхлому глубокому снегу, не оглядываясь и не раздумывая.
Сильный и ловкий, он иногда уходил вперед и только хорунжий поспевал за ним, ступая по его глубокому, четкому следу. Но прихрамывающий и задыхающийся полковник отставал от них; а вместе с ним, задержанные его медленным шагом, отставали и оба прапорщика. И, теряя порою из виду этих отставших, хорунжий останавливался, и легким, но настойчивым окриком останавливал Степанова — и они дожидались полковника с его спутниками. Холодная жестокая усмешка пряталась тогда в уголках тонких обветренных губ у Степанова.
Полковник молча догонял этих сильных и, казалось, не знавших усталости, людей. Он тяжело дышал и отводил глаза от Степанова и хорунжего. И только кто-нибудь из прапорщиков виновато упрекал:
— Вы бы не так быстро шли... Тяжело полковнику-то.
Потом шли дальше. И снова, незаметно для всех, передовые уходили далеко вперед, заставляя полковника почти выбиваться из сил.
В один из таких моментов, когда Степанов с хорунжим скрылись за дальними лиственями и соснами, полковник справа от себя услыхал какой-то странный, чуждый тайге, звук. Он приостановился, но не успел определить и понять этот звук, как откуда-то раздался гулкий, громко раскатившийся над деревьями выстрел. За выстрелом послышался крик. И когда он оглянулся на этот крик, то увидал, что один из прапорщиков, тот, который шел позади всех, сначала присел как-то смешно и нелепо на снег, а затем свалился на-бок и уткнулся головою в судорожно вытянувшиеся руки.