Заняв позиции, почетные стражи безмолвно замерли, воздев оружие в неподвижном салюте. Они не шевельнулись даже в тот миг, когда небеса разорвались во второй раз. С орбиты устремились новые десантные суда, теперь в палевой символике Четырнадцатого легиона. Император назвал их Сумеречными Рейдерами, от своего примарха они получили имя Гвардии Смерти.
Воины элитного отряда барбарусцев, Савана, с лязгом спустились по пандусу собственной «Грозовой птицы». Каждый из них статью не уступал юстаэринцам. Держа двуручным хватом силовые косы, они грузно протопали к намеченным местам и повернулись лицом к Сынам Хоруса. Стороны разделяла черная и гладкая, как стекло, каменная площадка.
На наплечниках Савана не появились новые знаки, их броня осталась почти такой же, как во времена Крестового похода и сразу после него, — грязноватой, поврежденной, лишенной украшений. Воины не вырезали на поножах и наручах метки, подсказанные демонами, латы покрывала лишь скверна, накопившаяся за бесконечную кампанию. Она пятнала доспехи, которые никогда не были чистыми, даже сразу после выхода из кузен Барбаруса.
Два отряда оставались в тридцати метрах друг от друга, не пытаясь сойтись. Не звучали приветственные крики или вызовы на бой, поскольку долгое одиночество Призрака было нарушено ради других убийц.
Первым вышел Повелитель Смерти, который неровной походкой покинул загазованный десантный отсек «Грозовой птицы», тяжело опираясь на огромную косу, Безмолвие. Лицо примарха скрывал потрепанный капюшон, в рваные дыры некогда изысканного плаща проглядывала броня, зеленоватая от патины, железные сабатоны облепляла засохшая грязь сотни миров. Вокруг него вихрились испарения, которые выходили из уложенных витками трубок, напоминающих кишки.
Но никто не усомнился бы, что в этом изможденном теле скрывается великая сила. Даже немощный с виду, Мортарион словно бы господствовал над всеми вокруг. Древко его косы глухо, но веско лязгало по камням. Широкие плечи примарха говорили о почти бесконечной выносливости, способности выдержать удары, которые сразили бы даже его братьев — генетических богов. Заметная всем болезненная бледность порождалась не слабостью, но ожесточенной стойкостью, выпестованной еще на ядовитой планете, куда упала капсула с новорожденным. Выжив там, он стал практически неуязвим для враждебного мира.
Когда Мортарион вошел в центр круга, юстаэринцы одновременно поклонились ему. Это были не дипломатичные кивки, но приветствия великому владыке, руководившему истреблением целых систем во главе легиона, бледно-зеленые корабли которого стали символом неумолимой, безмолвной, неотвратимой гибели.
Если примарх и заметил жест, то не подал виду. Он остановился, шипя и пощелкивая дыхательной маской. Из тени капюшона смотрели на мир желтовато-зеленые глаза с набрякшими веками — окна в душу, изначально отмеченную страданием.
Затем, мучительно медленно, Повелитель Смерти отставил косу, на которую опирался, откинул вбок испещренный пятнами плащ и опустился на одно колено. Примарх склонил огромную голову в знаке повиновения, и его свита последовала примеру господина.
Мортарион когда-либо преклонял колени лишь перед двумя созданиями во вселенной. Одного сеньора он поклялся уничтожить, другой сейчас шагал к нему из «Грозовой птицы».
Он, как и его легион, далеко ушел за отведенные им границы. Давно подавил в себе прежнюю живость, ту почти неосознанную черту характера, за которую люди любили его, а целые армии молились оказаться у него под началом. Золото и белизна его брони замарались и потемнели, меха на ней стали гуще, керамитовые пластины срослись, приняв иные, искаженные очертания. Прежнюю ловкость поглотила мощь нового, кошмарно разросшегося тела. Высокий наголовник доспеха освещали изнутри бурлящие потоки кроваво-красных энергий. Правая рука заканчивалась громадным когтем, похожим на какую-то промышленную установку. Даже выключенный, он словно бы рычал от едва сдерживаемой жажды убийства.
Когда воин двигался, казалось, что само вещество Галактики спешит убраться с его дороги. Он стал до неприличия громадным, превратился в стихийную силу, могучую даже по меркам существ, одаренных божественным касанием Императора. Рубиново-золотистые глаза, усыпавшие его броню, как будто обладали собственной волей и взором — изучающим, оценивающим, испытующим.
Но величайший ужас скрывался в других, живых глазах примарха. Некогда энергичные, острые, полные радости, они потемнели, окаймленные складками бледной кожи. Стали зеркалами души, что заглянула в сердце бездны и узрела реальность в ее неописуемо беспощадном великолепии. Теперь эти глаза не отражали ничего. Они казались черными дырами, которые жадно всасывали любую искорку света в свои неизмеримые глубины.
Хорус Луперкаль, магистр войны, остановился перед Мортарионом и протянул ему левую латную перчатку.
— Брат мой, — сказал он, — тебе не к лицу вставать на колени.
Повелитель Смерти поднял голову, но выражение его лица, как всегда, скрыли респиратор и капюшон.
— Тебе пора привыкнуть к этому. Скоро все мы склонимся перед тобой, сир.
Луперкаль жестом пригласил его встать. С трудом, неуклюже Мортарион повиновался. Они обнялись как братья, и на миг показалось, что меньший примарх скрылся в калечащей хватке пустоты.
Затем Хорус выпустил его, и Повелитель Смерти огляделся.
— Эзекиль не с тобой? Думал, он — твоя вторая тень.
— Я так же думал про Тифона.
Мортарион сухо, презрительно кашлянул.
— Кто знает, чем занят Калас или где он вообще? Я сам его ищу. Если пересечешься с ним, обязательно скажи мне.
Глаза магистра войны — природные, окаймленные серыми кругами — на миг вспыхнули и странно дернулись. Хорус словно бы увидел то, что находилось в ином месте, или то, чему следовало там оказаться.
— Ты знаешь, почему я хотел этой встречи.
— У тебя под пятой тысяча планет. Ты окружил Тронный мир кольцом огня. Галактика рассечена, Жиллиман и Ангел не в силах прийти на помощь нашему Отцу. Все подготовлено, декорации расставлены.
Луперкаль не улыбнулся. Прежняя легкость в общении покинула его, сменившись отстраненным, сдержанным величием существа с иного плана бытия.
— По моему замыслу, все уже должно было закончиться. С каждым днем мы понемногу упускаем преимущество.
Мортарион с хрипом покачал головой:
— Тогда отдай команду, брат. Начни атаку.
Хорус иронично скривил губы.
— Да, больше ничего и не нужно, — пробормотал он и, подняв глаза, окинул тусклым взглядом кристально-чистый звездный небосвод. — У нас не вышло переманить всех. Наши враги до сих пор бьются там, в сетях, которые мы расставили на них. Вот в чем проблема.
Его лицо ожесточилось. Даже в крошечных движениях мускулов Луперкаля всегда сквозило ощущение, что он обдумывает какой-то приказ.
— Штормы Лоргара не продержатся вечно. Их можно преодолеть, если хватит воли и силы. И что тогда? Все, кого мы отрезали от Терры, помчатся к Отцу, их знамена взовьются рядом с Его.
— Тогда отдай команду, — повторил Мортарион.
Магистр войны обернулся к нему, по раздутому лицу скользнула тень раздражения.
— Речь идет не о каком-то жалком диктаторе, что едва выживает на захолустной скале! Даже ослабевший, Он не знает себе равных. Ты знаешь Его прошлое. Ты знаешь, почему Он, и только Он, мог заложить основы Империума. Можешь ли ты представить, как сложно хотя бы задуматься об убийстве подобного создания? Как сделать это, причем необратимо, так, чтобы Он не ускользнул из-под клинка, не удержал в теле иссохшую душу… Ты не видишь всей угрозы.
— После Молеха, брат, я не видел тебя в хорошем настроении.
— После Молеха у меня не может быть хорошего настроения. Я стал возмездием, сокрушителем миров. Поэтому — да, сейчас мне не до веселья.