«Только означенный примарх достаточно силен для поддержания канала».
Примарх. Один из Восемнадцати, у каждого из которых своя роль и предназначение. Но какой же? Великий псайкер, несомненно. Значит, Магнус? Или Лоргар? Возможно, Ангел или провидец Курц? Но что, если эксперимент был заброшен, отвергнут и продолжен только после разрыва всех путей сообщения? У Есугэя быстро накапливались вопросы, не имеющие ответов.
Он понял, что вновь тянет время. В любом случае избранный для трона примарх уже никогда не сядет на него, и хотя бы в этом Ашелье был прав. Однако даже мысль о том, чтобы попытаться самому запустить машину, казалась проявлением гордыни, или безумия, или отчаяния.
Но что еще остается? Таргутай уже чувствовал сотни смертей в пустоте, скоро их будут тысячи. Легион терял силы вдали от места, где в нем нуждались, проливал кровь в боях, не задерживая натиск магистра войны.
Есугэй подобрался вплотную к трону. Медленно повернулся, ощущая спиной его злобный жар. Положил руки на подлокотники, крепко вцепился пальцами в головы орлов.
И опустился на сиденье.
До этого мига Таргутай никогда не испытывал настоящей боли, только то состояние, которое называли «болью» смертные. Преходящее повреждение тела, которое можно излечить, перетерпеть — или умереть от него. Здесь все было иначе. Чогориец попал во всепоглощающий, всеохватный ад восприятия, где его душу выдрали из тела, растерзали то, что осталось, а последние обрывки личности бросили в пасть люто вопящему фантому воспоминаний.
Голова Есугэя запрокинулась, прижалась к металлу, как и череп Ашелье. Он кричал, пока хватало воздуха, но ничего не слышал из-за громового рева и воя в ушах. Мощь трона, способная усмирить богов, крепко стиснула кисти и ступни воина. Секунду — или очень долгое время — Таргутай думал, что эта сила мгновенно убьет его. Ярость варпа, втянутая машиной, дополненная, измененная и подчиненная ее загадочными механизмами, вырывалась наружу через псайкера и уносилась вверх по шахте, в гигантский лабиринт антенн и энергетических катушек. Тело воина сгорало, как топливо в двигателе. Его разум свежевали заживо, его душа растворялась. Ничто, ничто не могло сравниться с подобным кошмаром, ураганом мучительных страданий, завывающим вихрем неизмеримого, отвратительного могущества.
Тронный зал вокруг Есугэя исчез, сменился бурлящей массой изуродованных оттенков.
Он увидел громадную плоскую равнину, что уходила вдаль и колыхалась, словно вода. Ее рассекали молнии, терзали внутренние извержения. Затем Таргутай воспарил над ней, лишенный тела, распавшийся, — всего лишь призрак пред лицом вечности.
В Смятении, этом кипящем месиве духовного пламени, он разглядел яркие точки света и понял, что видит миры, миллионы планет, разбросанных по бесконечности творения. Между ними Есугэй различил мерцающие пути, одни широкие и наполненные сиянием, другие — размытые полоски, извилисто уходящие в ничто.
Его смертное тело еще кричало. Его плоть еще горела. Его душа утекала, поглощалась, втягивалась в небытие сверхсилами освобожденного трона.
Таргутай поднялся выше и, превозмогая муки, отыскал островки порядка в хаосе. Нечто двигалось в световых каналах — мириады душ, что преодолевали имматериум. Ему предстали громадные армии на марше, выстроенные подобно древней коннице в бескрайние каре, превосходившие числом любые формирования с Улланора. Воинства направлялись в одну сторону: к ярчайшей точке света далеко на западе Галактики, где сходились все блистающие дороги.
Над той планетой сверкал могучий маяк, ясный и пронизывающий тьму, но буря подходила все ближе, и его лучи начинали угасать. С каждым ударом галактического сердца армии придвигались, затемняли его, седлали приливные волны эфира в стремлении начать осаду.
В том мире находился второй трон, схожий с тем, на котором сидел Есугэй, но куда более величественный, неизмеримо более мощный, древний, нечистый, глубже внедренный в ткань реальности и нереальности. Тот трон, истинный Трон, вонзался в недра эфира, его корни уходили в необозримую глубину, к самому основанию бытия под дрожащей пеленой света.
Пелена. Вейл.
«Там разные слои. Есть stratum aetheris, мелкие каналы. Глубже пролегают великие маршруты stratum profundis. Наконец, существует stratum obscurus, корень всего ужаса. Чем они помогут вам? Ни один смертный не проведет вас по дорогам бездны. Даже он».
Фразы экумена вспоминались урывками, как старые сны. Таргутай больше не мог представить его лицо. Он больше не мог представить свое лицо.
«Ты можешь видеть свет Картоманта. Можешь следовать за ним, прикрываясь эгидой поля Геллера от Разумов извне. Но даже тогда ты погружаешься совсем незначительно. Нырни глубже, и оболочка расколется. Свет померкнет. Око ослепнет. Чем ближе ко дну, тем опаснее яд».
Есугэю открылась правда. Оба трона были созданы с одной целью — погрузиться к глубинным путям, освободить человечество от кошмаров эфирного мелководья, перекинуть мосты между тайными дорогами. Прежде об этих маршрутах знали только ксеносы, но Император каким-то образом сумел проникнуть туда. Темное Зеркало было вспомогательным узлом, на котором испытывались технологии. Оно стояло на якоре в самом дальнем уголке пустоты, пока Великий крестовый поход, расширяя фронт, непрерывно удалялся от родины людей. В последующей неразберихе портал оставили в стороне, забросили, но не забыли — ни его создатели, ни противники идеи из тайных чертогов Патерновы.
На Терре уже был открыт один путь, неконтролируемый и поврежденный. Таргутай ясно видел, как он кровоточит подобно вскрытой артерии, и вокруг неровных краев разлома кишат миллионы якша, сам варп во плоти. Кто-то должен был занимать Трон над ним, оберегать канал, замыкать связь между мирами, но сиденье пустовало.
Вот что пытался сделать Ашелье — дотянуться до Терры, проложить трассу через глубинный слой. Ни одна буря не перекроет такую дорогу, ибо она пройдет за гранью изведанного, в безднах забытья, где лишь скорбно бродят призраки убитых ксенобогов.
Илия была права. Путь нашелся, хотя и незавершенный.
Осознавая угрозу, осознавая муки, Есугэй собрал все, что осталось от его сути, и погрузился в нечестиво сложные системы трона. Он увидел внутри силовые конденсаторы, что пылали подобно туманности, озаренной звездами. Он распознал холодный дух машины, безжалостный и выносливый, и понял, что его можно подчинить, пусть даже на мгновение.
Губы Таргутая обратились в пепел. Глаза воина выгорели, пальцы прикипели к керамитовой броне, но у него еще оставалась толика сил. Как раз достаточно, чтобы совершить все необходимое.
Услышав неизбежный приказ, трон вспыхнул золотистым светом. Грозные энергии обрели свободу, отсек вокруг Есугэя развалился на куски, сокрушенный изнутри рывком первозданных сил. Столпы варп-огня, промчавшись по станции через пустую шахту, сокрушили и проплавили множество верхних палуб, раскололи изогнутые балки из черной стали.
Таргутай установил связь. Сначала он коснулся трех разумов, трех живых душ. Иначе было бы неучтиво.
Потом, в последний раз заговорив в реальном мире, он отдал заключительную команду:
— Откройся.
Глава двадцать третья
Арвида стоял рядом с грозовыми пророками легиона, готовя их к бою. Никто не сомневался, что враг при возможности пойдет на абордаж, и они уже ощущали погань якша. На флагмане находились девять шаманов, еще несколько — на других линейных кораблях, и все они собирались с силами перед грядущим испытанием. Чогорийцы медленно выговаривали ритуальные фразы степей, призывая силы погодной магии наполнить их жилы.
Ревюэль придерживался собственных обрядов. Он поднялся по ступеням Исчислений, уже не думая об угрозе для своего тела. Если судьба решила, что его заберет Изменение, то ничего страшного: псайкер видел, чем закончится война. Картины будущего легли перед ним, словно потрепанные карты Таро прежнего наставника. Джагатай был по-своему прав — им оставалось только продолжать войну, но Арвида до сих пор не мог определить последствий такого выбора, кроме слабой надежды на временное спасение.