Снаружи, в пустоте, начинал сказываться численный перевес неприятеля. Бездна пылала, в ней дрейфовало множество могучих, но умирающих боевых кораблей. Как только основные звездолеты изменников пробьются ближе к «Буре мечей», она тоже неизбежно окажется под ударом.
Тысячный Сын высоко поднялся в Исчислениях, когда его мысленный голос запнулся в первый раз. Ревюэль обеспокоился: теоретически ничто не могло от влечь его в таком состоянии.
Впрочем, Таргутай всегда был могущественнее, чем старался показать.
+Брат, им понадобится поводырь,+ услышал он напряженную пси-речь. В голосе, искаженном мукой, все же угадывались нотки Есугэя. +Путь будет темен, и только у тебя есть Взор.+
+Где ты?+ мгновенно встревожившись, отправил Арвида. Как бы стремительно и яростно ни развивались события, он ни секунды не думал, что Таргутай может быть в опасности.
+Навигаторы вам не помогут.+
Душераздирающая боль, что терзала друга, отдавалась даже в разуме Ревюэля.
+Похоже, тебе придется еще чуть дольше сдерживать болезнь.+
И голос исчез, словно его поймали в кулак и отдернули прочь.
Арвида вырвался из медитации. Вдали, на другой стороне мостика, неудержимо визжала смертная женщина по имени Раваллион. Псайкера охватил приступ ужаса, такого же безграничного, как и в тот миг, когда он впервые увидел сожженный Просперо.
Он отчаянно потянулся вовне, пытаясь отыскать Есугэя, установить с ним связь, спасти хоть что-нибудь — мог бы найтись способ…
Но тут в иллюминаторах вспыхнул белый холодный огонь.
Илия стояла в рядах сагьяр мазан. Служители арсенала «Бури мечей» выдавали им штормовые щиты и силовое оружие, которое воины принимали с чем-то вроде спокойного почтения. Генерал изначально не сомневалась, что поступила верно, но такое зрелище радовало ее: отверженные вернулись в легион, желая лишь сражаться за него, и их час настал.
Возглавлял бойцов Торгун. Он еще не надел шлем и следил через иллюминаторы за пустотным сражением. Глаза терранина пылали свирепой тоской — жаждой окунуться в битву, начать последний бой, о котором он мечтал, где забудутся позор и колебания в верности.
Раваллион хотела заговорить с ним. Хотела сказать, что не нужно винить Шибана, который был ранен глубоко, но со временем может исцелиться, как излечился сам Торгун.
Но Илия не дошла до него и остановилась. Она ощутила содрогание внутри собственного разума, в самой сути личности. Почувствовала, что сзади стоит Есугэй. Резко обернувшись, генерал никого не увидела.
+Я уберег бы тебя, если бы мог,+ произнес голос; что-то в нем выдало почти непереносимую муку, и Раваллион едва удержалась от вопля. +Тебя прежде всех, ибо ты была нашей душой.+
Паника овладела ею.
— Где ты?! — закричала Илия.
+Не надо скорбеть. Нас сделали для этого, сы. Нас создали умирать.+
Потом голос исчез. Женщина ощутила это, как безжалостный пинок, отбросивший ее назад.
— Только не ты! — бессвязно завизжала Раваллион, вертясь по сторонам, словно пытаясь вновь увидеть Есугэя — таким же, как на Улланоре, где он стоял над ней, улыбающийся и неуязвимый. — Только не ты! Кто угодно, только не ты!
К ней метнулся Торгун, к ней подбежали слуги. Они не дали Илии упасть, однако по ее лицу уже катились слезы, злые и горячие, и она набросилась на всех с кулаками, словно отбиваясь от врагов…
Но тут в иллюминаторах вспыхнул белый холодный огонь.
Хан стоял в одиночестве, наблюдая за тем, как приближается фронт битвы. По визору его шлема одно за другим бежали сообщения о потере кораблей.
Он очень долго сражался, чтобы предотвратить это. Он спасал жизни сыновей в жестоких боях с бесчисленными врагами, сохранял шанс вернуться на Тронный мир. Теперь всему пришел конец, проход остался закрытым, и неудача настигла его.
Брат Джагатая был уже близко, прорывался через горящие корабли, чтобы добраться до него. Хотя бы это давало Хану почву под ногами. Годами уклоняясь от битв, он пестовал воспоминания о схватке среди разрушенных пирамид Магнуса и всегда знал, что однажды она завершится. Он с братом стати духовными врагами, связанными судьбой, и их дуэль просто не могла не возобновиться.
Есугэй предвидел это. Когда-то давно он рассказал Хану о снах, что мучили его в пути с Чогориса на Просперо, о великом порождении тьмы, восставшем, чтобы поглотить их.
Но стоило Джагатаю подумать о грозовом пророке, как по спине у него пробежал холодок. Мысли о войне ушли на задний план. Примарх повернулся от трона к магистру сенсориума.
Команда — «найти Есугэя» — застыла у него на губах. Одновременно, что не могло быть случайностью, Хан услышал мысленную речь Таргутая, пусть и искаженную страданием.
+Вначале я был Шиназом,+ произнес Есугэй, сумев добавить слабую нотку юмора в симфонию боли. +Помнишь? Ты назвал меня по-своему.+
— Не делай этого, — пробормотал Хан, быстро перебрав варианты и осознав, что произошло. Механизмы, подземелья Дворца, отсутствие Отца на войне — с внезапной и грозной ясностью фрагменты головоломки встали на свои места. — Я приказываю тебе. Не делай этого.
+Глубинные дороги опасны, якша во множестве обитают там. Ты защитишь остальных.+
Хан уже шагал прочь от командного трона. Возможно, он еще успеет воспользоваться телепортом.
+Знай, мой господин, что я последовал бы за тобой до конца. Я встал бы рядом с тобой на Терре. Но я ухожу. Не дай остальным забыть. Не позволь им отдаться ненависти.+
— Вернись…
+Ты — их защитник.+
И он исчез, вырванный из бытия.
Джагатай пошатнулся, упал на колено. Мир словно бы закачался, сбитый с устоев. Хан поднял голову: все на мостике кренилось и падало, Илия вопила, чернокнижник с Просперо кричал в голос, сагьяр мазан смотрели в пустоту, не в силах дождаться последнего боя. Его легион умирал, брошенный наконец в горнило войны, вне пространства, вне времени.
Таргутай погиб. Хасик, Цинь Са, теперь Есугэй — лопнуло последнее звено, что связывало Джагатая с миром, который он построил, когда не существовало ничего, кроме степей, неба и тысячи царств между ними.
«Ты и сейчас нужен мне!»
Хан запрокинул голову, утратив надменное спокойствие. Воздев к небесам сжатые кулаки, он завыл от ярости и горя, и на мгновение исчезли все звуки, все мысли, остался лишь черный ураган неизмеримого гнева примарха…
Но тут в иллюминаторах вспыхнул белый холодный огонь.
Темное Зеркало схлопнулось. Из полыхнувшего главного реактора метнулся ввысь грохочущий багровый факел, который с треском пробил верхние палубы. Яркие импульсы колдовского света ринулись вниз по варп-якорю прямо в сердце разлома. Как только они достигли цели, сама пустота засияла ослепительным блеском.
От трона во всех направлениях помчалась широкая, увенчанная молниями волна, которая не щадила ничего на своем пути. Сокрушенная изнутри кристаллическая сфера разлетелась шквалом мерцающих осколков стекла. Энергия, накопленная в них, тут же высвободилась и усилила мощь детонации. Физическое пространство разрывалось на части, рушился извечный вселенский баланс.
По пустоте, уже не бывшей вакуумом, прокатились отголоски чудовищного рева, и миллиард смертных воплей разом обрел звуковое воплощение. Вещественный космос зарябил и расползся по швам, обнажив многоцветное безумие, что бурлило под кожей Галактики.
Основание станции — сфера из непроглядно-черного железа вокруг трона — уцелело и неистово вращалось наподобие пульсара, окруженное стремительными вихрями огня и эфирного света. Из полюсов шара выстреливали серебристые струи, которые рвали материю в клочья и послойно свежевали реальность.