Михаил Пухов
Путь Одноклеточных
Два с половиной миллиарда лет назад в теплых волнах архейского океана две крохотные амебы резвились под лучами первобытного Солнца. Им было хорошо и просторно. Их почтенная родительница, старая амеба Этер, уже не жила: она разделилась когда-то на две половинки, которые приняли имена Тера и Тери, и сейчас чувства настолько переполняли сестер, что они с трудом сдерживались, чтобы преждевременно не повторить акт деления.
Они произошли от одной матери и в миг своего рождения ничем от нее не отличались. Но с тех пор прошло целых пятнадцать минут; за этот срок каждая из них приобрела кое-какой жизненный опыт. К тому же кое-что из духовного наследия Этер было забыто (ровно столько, сколько приобретено); иными словами, за эти четверть часа каждая из двойняшек сделалась неповторимой индивидуальностью.
Амебы весело плясали в прозрачной воде под беспорядочными толчками молекул и радостно напевали: «Свобода, свобода». Ведь они, как и прочие Одноклеточные, превыше всего ценили свободу индивидуальности. И всюду – на многие сантиметры кругом – кружились точно в таких же танцах мириады точно таких же миниатюрных созданий, певших ту же самую песню такими же нежными голосами. Каждое из этих существ имело ярко выраженную индивидуальность и ценило свободу больше всего на свете.
Внезапно в нескольких миллиметрах от себя Тера увидала амебу, пораженную, по всей вероятности, каким-то тяжким недугом. Незнакомка выглядела так, будто находилась в процессе деления: в ее полупрозрачном теле отчетливо просматривались два ядра и натянутая между ними мембрана. Но разделиться полностью на две половинки несчастная, видимо, не сумела; более того, оба ее ядра буквально на глазах распались каждое надвое; и опять-таки образовавшиеся четыре клетки почему-то не разошлись в разные стороны.
Удары молекул воды почти не сдвигали с места тело бывшей амебы; оттого оно казалось тяжелым и неповоротливым.
Удивленно хлопая двигательными ресничками, Тера приблизилась к горемычному существу. За ней последовала и Тери. Объятые жалостью, они перестали петь и даже плясать; лишь изредка хаотические удары молекул вынуждали их менять избранную позицию.
– Что с вами, бедняжка? – спросила незнакомку Тера, трепеща от сострадания. – Вам больно? Вы не можете разделиться на две половинки?
– Я и не собираюсь делиться, – надменно отвечало уродливое существо. – Мне опостылела жизнь Одноклеточного, которое толкают даже самые микроскопические молекулы. Я не хочу разбрасывать своих потомков по океану. Пусть живут вместе.
Несколько миллисекунд Тера и Тери недоуменно молчали, пытаясь переварить это неожиданное заявление.
– В сущности, я Зародыш, – продолжало чудовищное создание. – Я надеюсь стать когда-нибудь Многоклеточным. Я превращусь в большой и сильный Организм, которому нипочем не только удары молекул, но даже морские течения.
– Разве это возможно? – изумленно сказала Тера. – Если так, ваши клетки станут друг другу мешать…
– И не будут свободны, – вставила Тери.
– Многие из них не увидят наш необъятный мир…
– Никогда не почувствуют ласковое тепло воды…
– И мягкий солнечный свет…
– Не смогут петь…
– И плясать…
– Я думал об этом, – ответил ужасный Зародыш. – Когда я стану Организмом, клеток во мне накопится очень много – миллионы или даже миллиарды. Они потеряют универсальность, станут специализированными. Некоторые будут мыслить, другие – запоминать, третьи – защищать меня от врагов. Объединенные в группы, они образуют органы чувств, вообразить которые невозможно. Даже я не рискну это сделать.
– Потеряют универсальность? – пролепетала вконец испуганная Тера. – Но как же тогда свобода?
– Да, как быть со свободой? – эхом отозвалась окончательно устрашенная Тери. – Что случится с индивидуальностью?
– На смену той свободе, к которой мы все привыкли, придет новая, – объяснил Зародыш будущего Организма. – Я и мои потомки сможем делать совершенно непредставимые вещи. Возможно, даже перестанем жить в океане.
– Но свобода… – повторила Тера. – Индивидуальность…
– Свобода индивидуальности… – эхом откликнулась Тери.
– Подвижность моих клеток действительно несколько ограничится, – заявил Зародыш. – Зато Организм будет свободным по-настоящему.
– Значит, клетки лишатся свободы?..
– Будут связаны…
– Порабощены…
Амебы были ошеломлены и расстроены. К счастью, случайная молекула Н2О оттолкнула их на несколько миллиметров от зарождающегося чудовища, и они вскоре о нем забыли. И уже через долю секунды опять танцевали в теплых водяных струях, готовясь к новому акту деления и весело распевая: «Свобода, свобода…»
Прошло два с половиной миллиарда лет. Потомок первого Организма, размышляя, как бы получше закончить рассказ, наполнил стакан водой. Она была чистой, прозрачной, холодной. На деле в этой воде жили тысячи одноклеточных потомков первых простейших, они весело кружились в хаотическом танце и радостно пели: «Свобода, свобода». Но глаза Организма видели только значительные предметы и не замечали Одноклеточных, поэтому вода казалась ему прозрачной. Да и уши его не могли уловить их нежного пения. Он выпил воду и поставил стакан на стол.
Но даже после этого Одноклеточные продолжали радостно петь: «Свобода, свобода». Мир, ограниченный стенками желудка, казался им бесконечным.
© Пухов М. Г., 1982
© Пухов С. М., 2007
© Янбулат М. О., корректура, 2007