В тот раз отец вернулся раньше обещанного срока и выглядел очень довольным. Никогда еще Охота не проходила так гладко – его отряд не потерял ни одного воина. После, каждый раз, когда намечался поход, отец водил Лайсве в святилище, просил помолиться на удачу в битве и нарекал своим талисманом. Отцовские друзья шутили, что с такими способностями ей прямой путь в настоятельницы храма Матери Ветров, Белой птицы Умай. Богиня эта отвечала на молитвы женщин, защищала мужчин в битвах и возвращала их домой после походов. Однако лорд Веломри считал такую судьбу недостойной своей дочери, да и Лайсве мечтала о большой и чистой любви в замужестве. К тому же сама Умай, если верить легендам, вкусила счастье в браке с Небесным Повелителем.
Лайсве не знала, приносили ли боги удачу отцу, но в святилище ей нравилось. После проведенной там ночи пропадали все ее тревоги и сомнения, приходила спокойная уверенность.
Вот и в этот, последний, раз Лайсве надеялась, что Ветер поможет ей. Отец отпер замок большим ключом, который носил на шее вместе с родовым знаком – гербовой подвеской в виде горлицы с мечом в когтях. Лайсве прошла вперед, опустилась на колени и сложила руки на груди.
– Знаю, ты покровитель воинов и защищаешь их в битве, а до женской доли тебе нет дела, но сегодня я… в последний раз… в последний раз обращаюсь к тебе с просьбой. Потом я приму бога-покровителя моего мужа и вряд ли еще заговорю с тобой, но сейчас… Молю, дай мне свою защиту и подари удачу, не позволь ударить в грязь лицом и опозорить наш род. Я хочу… понравиться жениху и его семье, хочу, чтобы они меня приняли и полюбили, как любит моя семья. Помоги, прошу, ведь других покровителей меня лишили.
Ветер не ответил даже легким дуновением. Видно, он и вправду не властен над подобными глупостями.
– Тогда просто храни отца и Вейаса. Он такой шалопай… – По ее щеке пробежала слеза. А ведь обещала себе не плакать!
– Скорее! Нельзя заставлять гостей ждать, – позвал из-за двери отец.
Застрекотала труба, выпуская облачко голубоватого тумана. Он оплелся вокруг ее запястья браслетом и тут же растаял. Это благословение?
– Идем же! – Не выдержав, он распахнул дверь и потянул Лайсве наверх.
Отец вел ее под руку по алой ковровой дорожке между расступившимися гостями. Лайсве с трудом признавала серый и скучный парадный зал. В новенькой хрустальной люстре и светильниках на стенах трепетало пламя свечей, радужные блики кружились на потолке, словно оживляя нарисованных на нем павлинов и цапель. Подновленные дубовые панели матово поблескивали на задрапированных голубым бархатом стенах, а на самых видных местах красовались огромные гобелены со сценами из семейных преданий. Укрытые белыми скатертями с красной обережной вышивкой столы ломились от блюд в золотой и серебряной посуде: рябчики в сметане, перепела в клюквенном соусе, фаршированная яблоками утка, тушеные кролики, копченые кабанчики, карпы, осетрина, печеные овощи, гусиные паштеты и, конечно же, пирог с живыми голубями внутри. О «небольшом» сюрпризе для гостей отец предупредил загодя, опасаясь, чтобы Лайсве от страха не свалилась в обморок. Будто она испугалась бы таких глупостей, как птицы в пироге!
Помпезность угнетала. Отец никогда не устраивал празднеств и не любил принимать гостей, предпочитая скромное уединенное существование. Да и в этом зале господа бывали лишь изредка, когда Совет ордена вынуждал отмечать победы хотя бы в кругу близких знакомых. Но сегодня, чтобы соответствовать такой обстановке, нельзя совершить ни одного промаха. Все смотрят на нее – и даже фигуры на гобеленах, как будто ждут ее малейшей ошибки. Дышать глубже! Не показывать страха! Какая же долгая эта дорога!
В дальнем конце зала на небольшом возвышении ее ждал жених. Невысокий, пухлый, совсем некрепкий, почти холеный, одетый в короткие ореховые бриджи и такой же кафтан до колена без украшений и бантов. Из-под него выглядывал голубой камзол с накрахмаленным кружевным жабо. На ногах – коричневые ботфорты из грубой кожи. Каштановые волосы были стянуты на затылке в тугой пучок. Зеленовато-карие глаза насмешливо прищурены, на щеках виднелись несколько едва заметных шрамов. От бритья, что ли?