то вся камера тотчас подхватывала. Песня была полуцензурной. Пока Гоп-со-смыком играл в карты, умирал, попадал на Луну, дрался с чертями, напивался, покупал шкуру (крал бумажники), в том числе у Иуды Искариота, её можно было слушать не краснея. Но когда на Луне он встречал Марию Магдалину, начиналось чёрт знает что.
Иные песни были трагические и вполне приличные. Например, про Марусю, которая ссучилась и которую её сожитель — вор за это убил:
Или про удалого молодца, которого жестокие судьи приговорили к тюрьме, в то время как единственной его целью было
Такое невинное желание кончается тем, что
Стариной веет от песен, сочинённых ещё до революции:
Очень популярна была песня про убийцу, осуждённого на пожизненную каторгу.
Вдобавок его мучает совесть. Он убил из ревности свою жену и товарища, а потом выяснилось, что они вовсе не совершили прелюбодеяния. Ему являются привидения:
После таких мрачных просто необходимо было грянуть залихватскую:
Наконец, пели всякую цыганщину и душеспасительные романсы, вроде:
или:
Вообще пьяная и жестокая, хныкающая и вероломная шпана очень любила поговорить в стихах и песнях о своей страдающей и загубленной душе.
Что касается моей души, то я всячески старался её усовершенствовать. Читал теософические книги «У ног учителя Кришнамурти» и «Чему мы будем учить» С. Джинарджадаза, каждое утро медитировал и старался давать себе на день, не слишком, впрочем, успешно какое-нибудь нравственное задание. Очень плодотворный разговор о религии вышел у меня с одним заключённым, убеждённым атеистом. Оба остались при своих мнениях, но оба обогатились новыми мыслями. Под конец он мне задал вопрос: «Что такое мысль с идеалистических позиций?» и я, сшивая ремни на «Геркулесе», приготовил ему целый доклад по этому поводу.
По случаю каких-то торжеств в Москве было много иностранцев. Их водили везде и, когда они высказывали желание познакомиться с нашими тюрьмами, их приводили в Сокольнический исправдом, который, очевидно, считался образцовым и наименее «впечатляющим». Так, у нас побывали две экскурсии: немцы и швейцарцы. В обеих оказались эсперантисты, и я с удовольствием лишний раз убедился в пользе и практической применимости эсперанто. Я поговорил с гостями вволю и, конечно, рассказал о преследовании отказников в РСФСР. Эсперантисты переводили мои слова своим товарищам. Гости были удивлены, так как их уверяли, что у нас освобождают всех, кто отказывается от военной службы по своим убеждениям. Они, в свою очередь, удивили меня рассказами, что в Вене сейчас происходит совершенно легальный конгресс абстинентов из разных стран и никто их не сажает за решётку. Что в большинстве стран существует замена военной службы тяжёлыми невоенными работами для лиц, идейно не желающих служить в армии. Только в Швейцарии это дело преследуется, да и то не как у нас.
Во время моего разговора с иностранцами начальство, повсюду следовавшее за экскурсантами, стояло и мило улыбалось, явно гордясь культурным арестантом: «Вот-де у нас какая страна, мазурики и те как чешут по-немецки!»