Верхом нахальства, превосходившим даже мои постоянные телефонные разговоры с Галей, было незаконное свиданье с ней, которое мне удалось организовать в сочельник.
Главный ввод в тюремную электрическую сеть, как я уже говорил, помещался в моей будке. Кабель оттуда шёл непрямо в электросеть, а сперва прихватывал соседнюю психиатрическую больницу. По словам Игнатьева, во время его сидки однажды какое-то повреждение на территории больницы вызвало перерыв в подаче энергии в исправдом, и его водили туда для починки. Моя фантазия тотчас заработала, и вскоре у меня созрел роскошный план. Сообразив расписание дежурств надзирателей и распределение выходных дней у патронирующих, я написал Гале письмо (минуя тюремную цензуру, послал с тем же Игнатьевым), в котором попросил её быть на территории больницы в сочельник, в 6 часов вечера.
В 5 часов я отключил ввод всего исправдома. Остановились все заводы, погасло освещение, замолчали все звонки. Около помещения щита столпилось всё начальство. Я лез из кожи вон, щёлкая рубильниками, крутил маховички реостатов, зачищал контакты. Всё было тщетно. Через полчаса я констатировал, что кабель повреждён на территории больницы и предложил послать туда Игнатьева. Игнатьев, как и следовало ожидать, оказался выходной. Кипс распорядился:
— Послать Арманда с конвойным.
Весь план рушился. С незнакомым конвойным нельзя было рассчитывать на свиданье. К счастью, вызванный конвойный заупрямился:
— Как хотите, а с этим бородатым бандюгой не пойду. Он непременно побег задумал, стукнет гаечным ключом и амба! Пусть надзиратель с ним идёт!
Обмотанный цепью, которой я прикреплялся к столбу, я действительно выглядел как бандит в кандалах.
Некогда было препираться. Кликнули коридорного — явился Вася, недавно вышедший из больницы, и охотно со мной отправился. У меня установились с ним отличные отношения. Я на него и рассчитывал.
Какое наслаждение было идти по улице! Был тихий морозный вечер, падал лёгкий снежок, деревья в больничном парке были опушены инеем, поблескивающем в свете фонарей. И главное, по улицам проходили совсем рядом вольные люди. Удивительно хорошо.
Надо было пройти всего метров двести. Я, как мог, растягивал это удовольствие.
У входа в психиатрическую больницу мальчишки рассуждали:
— Раньше у них был другой монтёр, кудлатый. Так он один ходил.
— А этот, видать, отчаянный. Одного нельзя пустить, убегнёт.
— Познакомься, моя жена, — представил я Васе Галю, когда мы вошли в пустынный подъезд, в котором одиноко стоял диванчик для посетителей. Вася вылупил глаза:
— А зачем она здесь?
— Случайно. Вероятно, зашла полечиться. Она у меня психическая.
— Нет, как же так, это незаконно. Да ты чини поскорее, да пойдём назад.
— Да здесь дел не меньше, чем на полчаса. А ты, Вася, сходи-ка на уголок, на Стромынку, выпей пивка, а я пока всё исправлю, — и я протянул ему трёшку.
— Нет, нет, что ты! Ты ведь сбежишь, пожалуй.
— Да неужели ты меня за такого дурака считаешь, что побегу, когда мне меньше трёх месяцев сроку осталось?
Вася мучительно колебался. Но, видно, последний аргумент показался ему убедительным. К тому же он сообразил, что три рубля это много больше, чем стоит даже несколько бутылок пива.
— Ну, уж не подведи, — сказал он, исчезая.
Эти полчаса, что мы сидели прижавшись на холодном диванчике, остались у меня как одно из самых лучших воспоминаний в жизни. О многом успели поговорить, условиться, делились огорчениями, строили планы на будущее.
Через полчаса Вася является:
— Ну как, здорово? Да ты и не начинал?
— Не твоя забота. Пойдём.
И мы отправились в обратный путь. Начальство встретило меня у ворот:
— Почему не исправили? Света нет. — Что же, я, по-вашему, под током буду работать? Прежде чем пойти в больницу я выключил ввод в исправдоме.