В первый дом, куда мы постучали, хозяйка гостеприимно пригласила нас к себе. Нас поразило благообразное убранство и какая-то почти стерильная чистота и во дворе и в доме. Мы обратили внимание на отсутствие икон. Откуда здесь взялись эти странные люди?
На сочном старорусском языке хозяйка рассказывала нам, что они молокане и деревня их называется Молоканка. Сидя за чаем, мы с интересом слушали рассказ о том. что их предки ещё в прошлом веке преследовались правительством и синодом и были высланы из русских губерний в Армению, как с трудом обживали они непривычную землю и налаживали отношения с местными людьми. Теперь в Закавказье целый ряд молоканских сёл. Живут хорошо, зажиточно, но трудятся очень много. Община дружная. Хозяйка наша вдова, но «братья» ей помогают и всё-то у неё есть.
Мы рассказали ей о встрече с первобытными пастухами. Она разъяснила:
— А это курды. Они живут в Персии и в Турции. Кочуют через все границы, ничего не признают. Но люди мирные, никого никогда не обидят. Вот собачки их, правда, собачки разорвут и спасибо не скажут.
Мы переночевали в чистой горнице этой женщины, а утром напились молока и пошли по булыжному шоссе, на котором стояла Молоканка. Шоссе вело в Караклис (теперь Кировокан).
Появились леса, поля, стали встречаться прохожие. Часов в пять мы вошли в городок и направились к станции. Ждали поезда на открытой дачной платформе, весело болтая. Не прошло и четверти часа, как мимо нас замаячил милиционер. Сделав несколько концов, он состроил грозную физиономию и сказал классическую фразу:
— Пройдёмте, граждане.
Мы сложили в рюкзак хлеб и брынзу, которыми только что начали закусывать, и прошли в железнодорожное ГПУ. Началась снова проверка документов и допрос. Всё им казалось подозрительным:
— Зачем поехали в Севан? Почему не проехали на Ереван? Почему ночевали в Молоканке? У вас там родственников нет? Зачем носишь ножик?
Но, конечно, самым подозрительным дежурному показался наш «Турист». Он засветил плёнку-пластинку, снятую перед самым Караклисом, но, к счастью, не отличил другие снятые плёнки, которые лежали в коробке в рюкзаке рядом с неснятыми. Наконец, перед самым поездом нас освободили. Я решил немного пофрондировать: «Что это такое, товарищ дежурный, почему нас, обыкновенных туристов, на каждом шагу задерживают, проверяют документы, засвечивают пластинки? Район не пограничный, пропусков не требуется, никаких правил мы не нарушаем…»
И тут я получил невразумительный ответ:
— Много всяких ездит. Республика пограничная.
С нас было довольно армянской бдительности. Мы с радостью сели в Тбилисский поезд, хотя мы знали по первой поездке, что нас там ждут новые тревоги. Грузины были совсем не бдительны, но зато нахальны чрезмерно.
Однако в Тбилиси всё обошлось без инцидентов. Парни бесцеремонно глазели на нас, особенно на Галю, нагло хохотали, очевидно обсуждая её достоинства, но волю рукам не давали. Но и я был бдителен в отношении их — Галю не оставлял одну ни на минуту. Мы гуляли по проспекту Руставели, дивясь на громадные по тем временам роскошные дома, каких не было и в Москве, на крикливо накрашенных женщин, что также в России было не модно, на горластых разносчиков. Вообще центр города показался нам каким-то весьма буржуазным. А мы в своих уже рваных тапочках с видевшими виды рюкзаками, были шокированы этой толпой, также как она нами.
Мы отправились на гору Давида (Мтацминда). Как хорошо было ехать на фуникулёре! Я не ездил на нём с тех пор, как был в Альпах, и даже не подозревал, что такие вещи есть в Советском Союзе. Очень красива оказалась колоннада верхней станции. А какой красивый вид с неё открывался! Скоро, однако, небо затянулось тучами. Пошёл дождь. Холмы, разбегавшиеся во все стороны от столицы, покрытые то кудрявыми лесами, то рядами цитрусовых деревьев, как-то сразу приобрели печальный вид. Не иначе, в такую погоду А. С. Пушкин написал:
Насмотревшись на пейзаж и основательно промокнув, мы спустились и пошли в район Армянского бульвара, где улицы поднимались ступеньками и дома лезли друг на друга. Меня почему-то всегда волновала и трогала такая архитектура. Под конец мы вышли в район горячих источников. Их русло представляло подобие каньона, рассекавшего город. Стены домов, спускавшихся к воде, обросли натёками серы и стали неотличимы от скал. В русле кишели женщины, полоскавшие бельё. С ними были и ребятишки. Местами каньон был наполнен парами, как долина гейзеров.