С Мариной Станиславовной приехала её старшая дочь Тамара, высокая брюнетка с двумя длинными чёрными косами, ученица консерватории уже на старших курсах. Она собиралась прожить у нас всё лето и вести уроки музыки и пения в отсутствие матери, но осталась постоянным вторым преподавателем музыки. Кроме того, она не брезговала никакой работой. Она соединила в себе музыкальность матери с поразительной художественностью, талантливостью и рабочей ухваткой брата Олега. Оба годились ребятам и в учителя и в товарищи. Её крепко любили колонисты.
Приехали два оруженосца. Надо пояснить, что это такое. У теософов существовал своеобразный рыцарский орден. Зрелые, заслуженные люди, пользовавшиеся всеобщим уважением, посвящались в рыцари. Это накладывало на них ряд моральных обязательств. Чуткое, внимательное отношение к ближним, братство внутри ордена и всемерная помощь всем нуждающимся, упорная работа над собой, обязательные медитации утром и вечером, во время которых обдумывался план грядущего и производился самоотчёт прошедшего дня, периодические отчёты на собраниях теософского общества о своих успехах и неудачах. Мама была рыцарем. А молодёжь, в большинстве студенты, проходили предварительную стадию — оруженосцев. Кажется, каждый для руководства прикреплялся к кому-либо из рыцарей.
Вот два таких молодых человека приехали к нам. Юра Бобылёв был учеником театрального училища, а Юлик Лурье кончал или уже кончил химический факультет. Собственно, он уже был полный Юлий Ильич. Оба пришли в восторг от нашей жизни, от дружного коллектива, от гостеприимства, от Хламиды-Монады и, главное, от налаженного трудового режима. Оба намеревались и впредь приезжать помогать, а Юлик даже подумывал взять на себя преподавание химии и математики. Это очень нас обрадовало. Отсутствие химика всегда было нашим больным местом, а по математике Олег собирался оставить за собой только младшую группу.
Наконец, у нас собрались разные лица, которых мама приглашала на роль своей заместительницы — вести хозяйство вместо ушедшей Елены Ивановны и заботиться о душах ребят. Собственно последнее дело мама считала кровно своим, но Тоня заявляла, что «хочет выпить её сердце» и успешно это осуществляла. Мама чувствовала, что у неё не хватает душевных сил на всю ораву и искала себе помощника.
Пришедшая ещё в Ильине Елена Алексеевна оказалась бестолковой хозяйкой и неудачной душеспасительницей. Она всё ждала, что ребята запишутся к ней в очередь со своими душевными невзгодами. А ребята прозвали её «классной дамой». Она обиделась и в Тальгрен с нами уже не поехала.
Долго ещё место хозяйки оставалось свободным. В Таль-грене пригласили Александру Михайловну, чувашку, странный гибрид коммунистки и теософки. Она очень старалась по хозяйству, пилила и учила кухарок, воспитывала в ребятах любовь к порядку и много сделала в этом направлении. Кроме того, прочла нам несколько лекций по марксизму. Но ребята её недолюбливали, считали «занудой». Она привезла с собой сына — от какого-то немца, — который старался догнать нашу младшую группу. Он был хороший малый, но вертлявый и надоедливый, притом косой, удивительно напоминал карикатуру на зайца. Его звали Андрей Франкфурт, мать звала его Люсей, а в колонии за ним закрепилось прозвище Существо или Субчик.
Пожилой, солидный мужчина в чёрных очках — Александр Петрович Прозоров, не то кооператор, не то агроном, предназначался на должность руководителя сельского хозяйства. Обещал достать нам партию лаптей и сбрую, наточил топоры и пилы, съездил несколько раз похлопотать в МОНО. Определил к нам братишку и скрылся.
Братишка был добрейший парень. Звали его Павлик, в колонии прозвали Шпалей, так как он несколько шепелявил, а брат его звал Паля. Они были из Олонецкой губернии. Павлик, когда падал, говорил: «Ох, сголзнул». Когда шёл косить, сокрушался, что мы косим косами, а не горбушами «как все люди», т. е. олончи-молодчи. Ходил он как-то животом вбок, а на длинном утином носу всегда блестели крупные капли пота. Мы немало потешались над беднягой, на что он никогда не обижался, но хоть и потешались, но любили его.