Не теперь.
Еще рано.
День пробуждения!
Сегодня все должно получиться.
Он называл так, ставшие уже редкими дни, когда он просыпался утром и его мысли были четкими и ясными, а чувства вполне вписывались в реальность. Все остальное время — слившееся для него в месяцы и годы, Сергей «отсутствовал».
Он так это называл.
Отсутствие.
Бессмысленно бродя по коридорам «Странника», он заглядывал в пустующие помещения, ожидая увидеть в них призрак, приведение, такое же, как и он сам.
Потеряв счет времени, Сергей мог часами сидеть где нибудь в отсеке и бессмысленно созерцать перед собой несуществующую точку в пространстве. Бессмысленный и ничего не чувствующий он, как-бы умирал, уходя в призрачные образы прошлого, прислушивался к чему-то неуловимому, искал там живое.
Ему понравилось говорить вслух самому себе, слушать звуки собственного голоса и представлять, что он не один. Бывали дни, когда на него нападал безотчетный страх — животный, безумный, и Сенчин загонял его в глубину сознания, логическими убеждениями, предостережением самому себе о возможном безумии.
Ни фильмы, ни книги, ничто уже не могло вернуть к себе его интереса, все это потеряло для него всякую значимость, стало мертвым.
— День пробуждения, — сказал он в слух: — Сегодня все получится.
Он добрался до черной тени и балка исчезла, слилась с чернотой вокруг.
Жизнь — та полнота чувств и сознания, когда возможно все то, что называется жизнью человека, ушли от него.
Еще на Тверди.
Он так считал.
И теперь, Сергей хотел вернуть ее назад, получить свою жизнь обратно, чтобы… Чтобы, что?
Чтобы жить.
Сергей перестал продвигаться вперед по ферме и, глядя в черноту перед собой, замер.
Они должны увидеть его.
Только это могло помочь ему прекратить одиночество, обрести рядом то живое, что когда-то он имел в себе, осознать и обрести настоящее общение — невозможное, необъяснимое, но такое реальное.
Как тогда, когда он впервые вышел на «Торе» и бездна увидела его.
Тогда он не был один.
— Нельзя спешить, — сказал он и звук голоса придал ему большую уверенность: — Спокойнее. Сегодня День пробуждения. Я не вернусь туда, один. Нет. Я туда не вернусь.
Зеленый индикатор кислорода показывал отпущенное ему время, светящиеся цифры на табло у подбородка отбрасывали бледные блики на стекло гермошлема.
— Ты не вернешься один.
«— Вдруг ничего не получится?» — со страхом подумал он: «— Если не услышат меня? Если бездна не откликнется?»
И вслух — бодро:
— Не думай об этом. Сегодня, День пробуждения. Сегодня я не буду один.
Он держался за штангу и, повернувшись в пустоте всем телом, зажмурился.
— День пробуждения. Я не буду один. Я не вернусь туда один. Не вернусь…
Сергей открыл глаза.
Далекие звезды смотрели на него холодными бесчувственными огнями.
Дыхание его участилось и Сенчин, охрипшим вдруг голосом, сказал:
— Я, здесь. Я вернулся.
Ничего не произошло, все то же безучастное безмолвие вселенной, словно он уже не был способен слышать ее голос, как когда-то давно.
Очень давно.
И тогда, Сергей закричал оглушая себя, во весь голос — отчаянно, со вспыхнувшей, искренней надеждой:
— Я вернулся! Я вернулся! Я здесь!
И бездна ожила, откликнулась на его призыв, придвинулась вдруг из самой бесконечности и он услышал:
— Ты, дома. Мы ждем тебя.
Бездна увидела его, приблизилась к Сергею, мириадами Мирных берегов, сократив его путь и стала рядом. Казалось, что если хорошенько прислушаться, то можно услышать саму жизнь на этих далеких мирах.
Они его звали — приветливые, свои.
— Мы ждем тебя.
Он так много хотел сказать! И не мог. Его существо охватили радость и сознание того, что он дома. Слезы застилали глаза, и звезды поплыли радужными, светлыми кругами.
Он знал, что вернулся домой, что теперь он не будет одинок. Ни когда.
И протянув руки к этим близким Мирным Берегам, Сергей продолжал повторять одно и тоже:
— Я вернулся. Я вернулся. Я здесь…
— Мы тебя ждем.